Часть 2.
Нукус
Ургенч
Хива
Бухара
Самарканд
Коканд
Нукус.
В Нукусе Виктор высадил меня прямо перед музеем Савицкого.
В силу собственного неведения и бескультурья я до сих пор считаю этот музей лучшим в Узбекистане. С учетом того, что музеев я посетил там совсем немного, это смелое заявление. Вы спросите, что же заставляет меня считать музей Савицкого лучшим в Узбекистане? Сущая ерунда — картина «Читают газету».
— …Но меня очень заинтересовало ваше сообщение о похоронах Аарона Барра. Не скажете ли вы, какое именно обстоятельство заставляет вас считать Барра таким замечательным человеком?
— О! Сущий пустяк! Быть может, только один человек из пятидесяти обратил бы на это внимание. Панихида уже окончилась, процессия уже собиралась отправиться на кладбище, покойника честь честью устроили на катафалке, как вдруг он сказал, что хочет в последний раз полюбоваться пейзажем, встал из гроба и сел рядом с кучером.
Дополнительный цинизм состоит в том, что фотографий картины у меня почему-то нет, а найти репродукцию этого местечкового (по мнению поисковиков) артефакта невозможно. Кстати, лучшие музеи Узбекистана, по моему скромному мнению, находятся именно под открытым небом. Но об этом позже.
Итак, в Нукусе особенно делать нечего, так что, пробежав после музея по центру, я по совету местных консультантов по логистике отправился к стоянке shared taxi.
Тут я сделаю небольшое отступление об автопарке Узбекистана. Местный завод Daewoo, расположенный под Андижаном, изготавливает машины трех моделей, на которых и перемещается 80-90% населения, имеющего машины.
Daewoo Matiz (он же Chevrolet Spark) — для тех, кому нужна хоть какая-то машина для перемещений. Некоторые экземпляры работают в такси вполне успешно.
Daewoo Nexia — классический седан, опять же массово работает в такси.
Daewoo Damas — маломощный кирпич-маршрутка или минивэн / грузовичок для малого бизнеса.
Вроде бы в Узбекистане выпускалась еще Daewoo Tico, но в любом случае, число этих машин в стране по наблюдениям невелико.
По словам местных, новую машину нельзя приобрести просто так: очередь на любой автомобиль, включая Daewoo Matiz, составляет 6-12 месяцев.
Остальной автопарк составляет либо советское наследие и чуть-чуть не совсем старого АвтоВАЗа начала 90х, либо иномарки. Иномарки опять же, со слов местных, ввозить в страну можно с драконовскими пошлинами и далеко не всем. Правда это или нет, но факт остается фактом: иномарок мало (в отличие, например, от соседней Киргизии, забитой праворульными японцами и старыми немцами), и ездят на них состоятельные люди.
Update на 08.2017: Судя по Википедии, многое с 2012 года изменилось: линейку Daewoo модифицировали и начали выпускать под своим брендом RAVON — Reliable Active Vehicle On Road (при случае спрошу, что думают об этом профессиональные маркетологи 🙂 ).
Shared Taxi до Ургенча, в которую я вписался еще с двумя пассажирами, ожидаемо оказалась Нексией. Дорога была сравнительно приличной и 180км до Ургенча мы проехали часа за три:
Близость Кызылкума — причина взеси песка и пыли в воздухе:
Амударьинский район Каракалпакской области:
Назначение этого придорожного щита остается для меня загадкой, т.к. судя по поисковикам «Shu aziz vatan barchamizniki» — это просто название какой-то песни на узбекском:
Понтонный мост через Амударью на участке Беруни-Ургенч:
«Oq Yo’l» — по-узбекски это значит «Счастливого пути»:
Поля в прибрежных районах Амударьи:
Ургенч.
Сам Ургенч рассматривался только как место ночевки, поэтому в 6 утра я уже сидел в троллейбусе маршрута «Ургенч-Хива».
Хива.
Хива — одно из самых туристических мест Узбекистана. С одной стороны, хорошо отремонтировано / сохранилось и впечатляет, с другой стороны — толпы туристов.
Я сэкономлю на описании достопримечательностей и воспользуюсь цитатой из Википедии:
Хива́ — город в Хорезмской области Узбекистана.
Окружённый мощными стенами исторический внутренний город Хивы — жемчужина Хорезмского оазиса — объявлен ЮНЕСКО памятником Всемирного наследия…
Большинство архитектурных шедевров Хивы сосредоточено в её городском ядре — Ичан-кале. Это «город в городе», обнесенный мощными крепостными стенами, в которых четверо ворот — по каждой стороне света. От западных ворот к восточным пролегла одна из главных магистралей, вдоль которой сосредоточены основные монументальные сооружения.
Со смотровой башни Ак-Шейх-бобо Ичан-кала виден как на ладони. Привлекает внимание необычный силуэт минарета Кальта-Минар, словно срезанный до середины. Массивный ствол его, изысканно украшенный широкими и узкими поясами глазурированного кирпича, свидетельствует о том, что он замышлялся грандиозным, величественным сооружением, главной вертикалью города. Но после смерти правителя, при котором сооружался минарет, он так и остался недостроенным, получив имя Кальта — Короткий.
Совсем рядом с Кальта-Минаром — медресе Мухаммад Амин-хана, крупнейшее из сохранившихся здесь зданий высших богословских учебных заведений. Особенность его архитектуры — сдвоенные худжры — кельи для проживания студентов. Замечательно украшают здание пояса цветных кирпичных наборов, майоликовые облицовки…
Ичан-Кала:
Подъем и виды с минарета Ислам-Ходжи:
Бухара.
Асфальтовой дороги Ургенч-Бухара (450км) на момент моего путешествия не было. Это была некоторая песчаная обсыпка с очень редкими вкраплениями твердого покрытия, изобилующая ямами и буграми, по которой отчаянно пыля, шла колонна фур, легковушек и автобусов. Обгонов почти не было по причине отсутствия возможности и плотного потока. Рядом с этой дорогой китайские подрядчики заливали бетонное полотно будущей федеральной трассы. С учетом того, что ехал я на заднем сидении «Нексии», в которой было пятеро весьма упитанных узбеков, надо ли говорить, что до фотографий дело не дошло. Если кому интересно, как это выглядело, то вот тут есть небольшая подборка.
Update 2017: Похоже, что этот участок дороги хотя бы частично достроили.
По участку Хива-Бухара опять-таки обратимся к «Повести о Ходже Насреддине»:
— Да хранит аллах нашего солнцеподобного владыку от бед и несчастий, от болезней и огорчений! Мои заслуги известны эмиру. Когда хивинский хан пошел войной на Бухару, то эмиру, средоточию вселенной и тени аллаха на земле, благоугодно было поручить мне главенство над бухарским войском. И я распорядился так, что мы без кровопролития победоносно отразили врага и все дело окончилось к нашему благу. А именно: от самой границы хивинской и вглубь нашей страны на многие дни перехода все города и селения были, по моему приказанию, превращены в развалины, посевы и сады истреблены, дороги и мосты разрушены. И когда хивинцы вступили на нашу землю и увидели одну пустыню без садов и без жизни, они сказали себе: «Не пойдем в Бухару, ибо там нечего есть и нечем поживиться». Они повернули обратно и ушли, осмеянные и поруганные! И наш владыка эмир признать тогда соизволил, что разорение страны своим же войском есть дело столь мудрое и полезное, что распорядился ничего не исправлять и оставить города, селения, поля и дороги в том же разрушенном виде, дабы и впредь чужеземные племена не дерзали вступать на нашу землю. Так я победил хивинцев.
В Бухару я попал уже затемно. Поселившись рядом с центральной площадью Ляби-Хауз, я отправился ужинать и проделал это с большим удовольствием, потому как кроме стакана чая, выпитого в придорожной чайхане, где остановилось наше shared taxi, я за день ничего толком не съел. Где именно я ел, я точно не помню, но до сих пор вспоминаю сам процесс с ностальгией, потому как ни один узбекский ресторан типа «Урюк», «Шеш-Беш», «Чайхона» и т.д. в Москве не сравнится с тем, как меня кормили в Бухаре. Про то, что в Узбекистане это стоило в разы дешевле, я тактично умалчиваю, потому как после шестибаксового ужина я, пошатываясь, уходил с полным пузом съеденных блюд, достойных самого эмира. И это при том, что в отличие от Ходжи Насреддина, я доесть все не сумел:
Ходжа Насреддин тоже умел закусить основательно: он съел без передышки три миски лапши, три миски плова и еще напоследок два десятка пирожков, которые доедал через силу, верный своему правилу никогда ничего не оставлять в миске, раз деньги все равно заплачены.
А вот, кстати, один из памятников этому возмутителю спокойствия:
На следующий день я отправился гулять по Бухаре. На описании достопримечательностей я опять сэкономлю, а потому обойдусь фотографиями:
Шуховская водонапорная башня в Бухаре:
К сожалению, не получилось посетить дворец эмира Бухарского: он находится в Кагане, куда, пожалуй, будет повод вернуться:
— Да удостоятся мои жалкие слова внимания великого эмира. На вопрос нашего владыки ответить легко. Все прочие государи, управляющие сопредельными странами, пребывают в постоянном страхе и трепете перед всемогуществом нашего владыки. И рассуждают они таким образом: «Если пошлем мы великому, славному и могучему эмиру бухарскому богатые подарки, то он подумает, что земля наша очень богата, и, соблазнившись, придет со своим войском и заберет нашу землю. Если же, наоборот, мы пошлем ему подарки беднее, то он оскорбится и все равно двинет на нас свое войско. Он, эмир бухарский, велик, славен и могуч, и лучше всего не напоминать ему о нашем существовании». Вот как рассуждают прочие государи, и причину того, что они не присылают в Бухару послов с богатыми подарками, нужно искать в их беспрерывном трепете перед всемогуществом нашего владыки.
— Вот! — вскричал эмир, приведенный в полное восхищение ответом Ходжи Насреддина. — Вот как надо отвечать на вопросы эмира! Вы слышали! Учитесь, о болваны, подобные чурбакам! Поистине, Гуссейн Гуслия превосходит вас всех своей мудростью в десять раз! Объявляем ему свое благоволение.
В самую жару ходить по городу было сложновато, поэтому я принял предложение одного таксиста покатать меня на Тудакуль — водохранилище, расположенное недалеко от Бухары:
На водохранилише есть несколько зон отдыха: зона Навои и Бухарская зона. Предположу, что это проистекает с советских времен: базы отдыха были приписанны к предприятиям того или иного города.
Я вдоволь накупался, после чего таксист вернул меня в город.
На следующий день я отправился на центральный базар Бухары, пофотографировать колоритных людей. Мои фото-ожидания строились примерно на следующем:
Когда Ходжа Насреддин, хорошо выспавшийся в тени могильного памятника, приехал на площадь, она уже вся гудела, волновалась и двигалась, затопленная из конца в конец разноплеменной, разноязычной, многоцветной толпой. «Дорогу! Дорогу!» — кричал Ходжа Насреддин, но даже сам с трудом различал свой голос в тысячах других голосов, ибо кричали все: купцы, погонщики, водоносы, цирюльники, бродячие дервиши, нищие, базарные зубодеры, потрясавшие ржавыми и страшными орудиями своего ремесла. Разноцветные халаты, чалмы, попоны, ковры, китайская речь, арабская, индусская, монгольская и еще множество всяких наречий — все это слилось воедино, качалось, двигалось, гудело, и поднималась пыль, и замутилось небо, а на площадь бесконечными потоками прибывали новые сотни людей, раскладывали товары и присоединяли свои голоса к общему реву. Гончары выбивали палочками звонкую дробь на своих горшках и хватали прохожих за полы халатов, уговаривая послушать и, пленившись чистотою звона, купить; в чеканном ряду нестерпимо для глаз сияла медь, воздух стонал от говора маленьких молоточков, которыми мастера выбивали узоры на подносах и кувшинах, расхваливая громкими голосами свое искусство и понося искусство соседей. Ювелиры плавили в маленьких горнах серебро, тянули золото, шлифовали на кожаных кругах драгоценные индийские самоцветы, легкий ветер порой доносил сюда густую волну благоуханий из соседнего ряда, где торговали духами, розовым маслом, амброй, мускусом и различными пряностями; в сторону уходил нескончаемый ковровый ряд — пестрый, узорный, цветистый, разукрашенный персидскими, дамасскими, текинскими коврами, кашгарскими паласами, цветными попонами, дорогими и дешевыми, для простых коней и для благородных.
Потом Ходжа Насреддин миновал шелковый ряд, седельный, оружейный и красильный ряды, невольничий рынок, шерстобитный двор — и все это было только началом базара, а дальше тянулись еще сотни различных рядов; и чем глубже в толпу пробивался на своем ишаке Ходжа Насреддин, тем оглушительнее вопили, кричали, спорили, торговали вокруг; да, это был все тот же базар, знаменитый и несравненный бухарский базар, равного которому не имели в то время ни Дамаск, ни самый Багдад!
Затея себя не слишком оправдала, т.к. по сравнению с временами Насреддина бухарский базар «чет приуныл». Кое-кого я, впрочем, сфотографировал:
Фотографиовал я длиннофокусником из-за колонны, памятуя о возможных проблемах с милицией и неоднозначному отношении к человеку с фотоаппаратом.
В какой-то момент я, должно быть, сильно увлекся, потому что когда на мое плечо легла чья-то тяжелая волосатая рука, и громкий голос произнес: «Эй! Ты откуда такой взялся?», я конкретно вздрогнул и внутри у меня чего-то так булькнуло, что я чуть не выронил фотоаппарат.
Я обернулся и увидел высокого усатого мужика хрестоматийного южного вида. То есть я хочу сказать, что если бы я был художником, рисующим мужика, посещающего какой-то южный рынок или режиссером, выбирающим актера на такую роль, то я бы выбрал кого-то очень похожего на этого персонажа. Возможно даже, что если бы я был таким мужиком, как этот, я бы оделся бы именно так и отправился бы именно на этот рынок. А одет он был в мятые шерстяные светло-серые брюки, стоптанные ботинки. Для довершения сходства со стереотипом мужик сжимал в руке сетку со здоровым арбузом.
Я вопросительно посмотрел на потревожившего меня.
— Ты не местный, да? Турист! Откуда приехал?
— Я из России…
— А, понятно. Пошли!
— По поводу?
— Пошли, пошли! — и он неторопливо двинулся в сторону прилавков.
Я как-то даже заинтересовался, к чему он клонит, а потому убрал фотоаппарат и сделал несколько шагов за ним. Он вразвалочку подошел к прилавку, где была навалена гора яблок. Там он схватил одно — самое большое, не глядя на торговку, бросил ей: «Заплачу!» и протянул яблоко мне:
— Вот. Пробуй. Это бухарские яблоки. Я тебе гарантирую, лучших ты не ел.
Я посмотрел на улыбающуюся торговку, потом на сурового мужика, который весьма эпатажно предлагал мне фрукт, за который кое-кого однажды уже выгнали из райского ПКиО и из-за которого семь здоровых бородатых жлобов со сложными характерами стали носиться с одной особенно нежной барышней, схватившей несварение из-за аналогичного немытого плода. Припомнив все эти подробности, я на всякий случай вытер яблоко об футболку и только потом откусил.
— Яблоко, как яблоко. Вкусное. Спасибо.
Мужик удовлетворенно хмыкнул и сказал:
— Пошли!
Мы остановились возле прилавка с виноградом, где процедура дегустации была повторена. Мужик опять удовлетворенно хмыкнул и сообщил:
— Ну вот. Такого винограда ты никогда не пробовал. Сейчас мы пойдем ко мне домой, и моя жена приготовит тебе такой плов, который ты никогда не ел. В Узбекистане тебя всегда накормят, чаем напоят. Идем!
Фотосъемка на рынке была сорвана, и следующие пятнадцать минут я только и делал, что вежливо отказывался от приглашения. Мужик, похоже, обиделся, потому как в конце концов махнул рукой не глядя, ухватил покреплче арбуз и зашагал, не оборачиваясь.
Вечерний поезд унес меня в Самарканд.
Самарканд.
И про достопримечательности Самарканда я, правильно, подробно рассказывать тоже не буду. Они стандартно туристические: площадь Регистан, мавзолей Амира Тимура (aka Тамерлан), некрополь Шахи Зинда, мечеть Биби-Ханум и еще какие-то мелочи по пути следования пешеходной Ташкентской улицы.
Немного фотографий:
На Регистане есть известная фишка: если милиционеру на площади дать немножко денег (обычно сами просят), то он может пустить вас на минарет Улугбека. Виды оттуда:
Еще фотографии:
Возле Амор-Тимура (местные обычно произносят это имя именно через «о», на французский манер, «И глазами так…» 🙂 (с)) стоит касса, и даже берут какие-то деньги за вход. Однако, если обойти монументальную стену, огораживающую комплекс с тыла, там где жилые кварталы, то можно сэкономить немного средств и посетить аттракцион даром:
Очередной вечерний поезд (на этот раз скоростной Афросиаб) вновь унес меня. На этот раз — обратно в Ташкент.
Коканд.
В Ташкенте я пересел на shared taxi и за 4 часа долетел до Коканда с каким-то сумасшедшим водилой. Для горной дороги в 242 километра, хотя бы и широкой, это было неплохим достижением.
К сожалению, на Ферганскую долину у меня было очень немного времени, а Коканд был выбран только лишь из-за, опять-таки, Ходжи Насреддина:
«Еще одна ночь в пути — и завтра я увижу Коканд! Там, на базаре, я уж, наверное, узнаю что-нибудь об этом Агабеке», думал он, и перед его мысленным взором вставали кокандские площади, мечети, базар, ханский дворец с обнесенным высокой стеной гаремом, где томились, по слухам, двести тридцать семь жен — по одной на каждый день года, не считая постов. В свое время Ходжа Насреддин побывал в Коканде и оставил по себе долгую память; он усмехнулся, вспомнив жаркую августовскую ночь, веревку на гаремной стене, душную темноту гаремных переходов и закоулков, и, наконец…
Немного фото Коканда:
Коканд бедноват на достопримечательности, так что проведя там полдня, я взял shared taxi и через Фергану добрался до Андижана. В Андижане я перекусил и к закату уже переехал в киргизский Ош. Вопреки ожиданиям, общение с узбекской таможней свелось к минимуму: они посмотрели на длиннющую декларацию и махнули рукой.
Так завершилась узбекская часть путешествия по Средней Азии.