Тяжело воскрешать в памяти события давно минувших дней. И все же время является своеобразным фильтром, позволяющим определить свои самые яркие и самые глубокие впечатления, врезавшиеся в память. А еще склероз можно лечить по фотографиям. Главное, не забыть, что ты фотографировал, где и куда положил фотографии.
Я не забыл, а потому мир обречен увидеть то, что увидел я летом 2012 года, путешествуя по Средней Азии.
Часть 1.
Ташкент
Аральское море
Часть 2.
Ташкент.
В Узбекистан я попал из Таджикистана. С худжандской маршрутки я пересел в такси, которое высадило меня у такждикского КПП, где за шлагбаумом уже сидела на асфальте группа местных с узлами и сумками. Я постучался в окошко будки, и откуда вылезла толстая физиономия сонного стража границы, рассмотрела меня уничижительно и лениво сообщила: «До полвторого — обед!». И окно закрылось.
Позагорав у КПП, пока стража обедала, я затем быстро получил выездную печать и пешком отправился к узбекскому КПП. Начитавшись ранее про узбекскую таможню, я заранее приготовился к долгому и кровопролитному общению с какой-нибудь местной «Грозой контрабандистов». Узбекский КПП и вправду выглядел внушительно. «Гроза котнабандистов» оглядел меня оценивающе, а потом приступил к чтению декларации, в которой я указал все деньги во всех валютах, включая забранные на сувениры иранские риалы, такджикские сомони, азербайджанские манаты, всю фототехнику, наиболее крупные сувениры и, кроме того, телефон, наушники и даже зарядки. Досматривали меня по полной. К декларации отнеслись придирчиво скептически, посоветовали не выпендриваться, после чего отвели в кабинет к какому-то местному боссу. Невнятные претензии босса результатов не дали, так что декларацию я сокращать не стал. Потратив на все это пару часов, я исчерпал терпение чиновников и был с позором проштампован въездным штампом и изгнан внутрь Узбекистана.
Проводя время столь увлекательно, я заботился исключительно о сохранности собственого имущества, потому как на выезде из страны узбекская таможня очень любит проделывать следующий трюк (я не помню деталей таможенных ограничений, а потому описываю только суть): незадачливому путешественнику предъявляются правило, по которому вывоз денег из страны ограничен некоторой относительно небольшой суммой в узбекских сумах. Все деньги в иных валютах, некоторые ценные вещи и любые прочие предметы вожделения выпускающих стражников изымаются в пользу сборщиков податей казны. Некоторые мои знакомые таким образом лишались приличной суммы денег. Слышал я и об изъятии фототехники, дорогих телефонов и даже золотых сережек.
Эпизод въезда, сам по себе непримечательный, тем более, если предупрежден и вооружен, но, пользуясь случаем, не могу не привести цитату из любимой книги:
От ужаса купцы лишились языка. Через две минуты осмотр окончился. Стражники выстроились позади своего начальника. Халаты их топорщились и отдувались. Начался сбор пошлин за товары и за въезд в город. У Ходжи Насреддина товаров не было; с него полагалась пошлина только за въезд.
— Откуда ты пришел и зачем? — спросил сборщик. Писец обмакнул в чернильницу гусиное перо и приготовился записать ответ Ходжи Насреддина.
— Я приехал из Испагани, о пресветлый господин. Здесь, в Бухаре, живут мои родственники.
— Так, — сказал сборщик. — Ты едешь в гости к своим родственникам. Значит, ты должен заплатить гостевую пошлину.
— Но я еду к своим родственникам не в гости, — возразил Ходжа Насреддин. — Я еду по важному делу.
— По делу! — вскричал сборщик, и в глазах его мелькнул блеск. — Значит, ты едешь в гости и одновременно по делу! Плати гостевую пошлину, деловую пошлину и пожертвуй на украшение мечетей во славу аллаха, который сохранил тебя в пути от разбойников.«Лучше бы он сохранил меня сейчас, а от разбойников я бы как-нибудь и сам уберегся», — подумал Ходжа Насреддин, но промолчал: он успел подсчитать, что в этой беседе каждое слово обходится ему больше чем в десять таньга. Он развязал пояс и под хищными пристальными взглядами стражников начал отсчитывать пошлину за въезд в город, гостевую пошлину, деловую пошлину и пожертвование на украшение мечетей. Сборщик грозно покосился на стражников, они отвернулись. Писец, уткнувшись в книгу, быстро заскрипел пером.
Ходжа Насреддин расплатился, хотел уходить, но сборщик заметил, что в его поясе осталось еще несколько монет.
— Подожди, — остановил он Ходжу Насреддина. — А кто же будет платить пошлину за твоего ишака? Если ты едешь в гости к родственникам, значит, и твой ишак едет в гости к родственникам.
— Ты прав, о мудрый начальник, — смиренно ответил Ходжа Насреддин, снова развязывая пояс. — У моего ишака в Бухаре действительно великое множество родственников, иначе наш эмир с такими порядками давным-давно полетел бы с трона, а ты, о почтенный, за свою жадность попал бы на кол!
И все же за последние несколько сотен лет въездные порядки изменились к лучшему, потому как въезд в Узбекистан обошелся мне без потери хоть сколько-нибудь таньга, но некоторые рудименты «старинных красивых обычаев» все еще поддерживаются местными пограничными энтузиастами и игнорировать этот факт не рекомендуется.
В Ташкент я попал уже под вечер. Знающие люди отправили на Алайский рынок менять деньги. Курс доллара в банках Узбекистана в полтора-два раза хуже обменного курса на черном рынке.
Именно поэтому я подмигнул здоровенному мяснику, стоявшему у прилавка, заваленного разными свиными запчастями. Его огромная бородатая голова, сидящая на богатырком туловище с толстенными руками, гармонично вписывалась в просвет между крючьями, на которые были насажены улыбающиеся свиные головы. Между мной и мясником состоялся такой диалог:
— Если бы, допустим, нужно было бы разменять немного долларов, Вы могли бы что-нибудь подсказать?
— Сколько тэбэ надо?
— Пятьсот…
— Вот тэбэ пакет. Туда клади, мнэ давай.
Соседи мясника по прилавку старательно отворачивали головы, с интересом разглядывая что-то в стороне и делали вид, что ничего не происходит. Совсем ничего, заслуживающего внимания.
Я положил пакет на чью-то тушку, и человек из страшного сна вегетарианца в мгновение ока исчез с ним под прилавком. Произошло это достаточно быстро, словно невидимая бездна поглотила его, сомкнувшись без плеска и волн так, что уже буквально через полсекунды никого за прилавком уже не было, соседние продавцы продолжали смотреть в сторону, а свиные головы на крюках продолжали улыбаться, но теперь уже с намеком: смотрите-ка, как этого дурака обманули!
Я ошарашенно смотрел то на одну свиную голову, то на другую. Помню, в голове крутилась мысль — кажется, я только что стал беднее ровно на 500 долларов; cтоило ли вообще сражаться с таможней, если с такой экономией вывозить будет уже нечего?
Прошла вечность, пока мясник вынырнул из бездны. На прилавке теперь лежал все тот же черный пакет, только он теперь был заметно объемистее. Появления пакета я совсем не ждал, а потому совершенно по-идиотски спросил:
— Что это?
— Что просил, то и бэри. — негромко сказал мясник, всем своим видом давая понять, что я привлекаю к нам ненужное внимание.
Все дело в том, что самая крупная купюра в Узбекистане на тот момент была 1000 сум, что составляло сумму около 20 российских рублей. Потому, став миллионером в одночасье, я не решился пересчитывать свое состояние на людях.
Поселившись в забронированной ранее гостинице, которая на деле оказалась обычным частным домом интеллигентного узбека Улукжана, я отправился гулять по городу. Стремительно опускались вечерние сумерки. «Много денег с собой не бери. У нас тут спокойно, но раньше бывали случаи!» — наставлял меня Улукжан.
Гулять я долго не стал. Подкрепился супом с лепешками, прошелся вокруг нескольких кварталов и пошел спать.
С утра за завтраком рассказал Улукжану про таможню:
— Вот так вот границу проходил. Люди у вас хорошие, а всех плохих,очевидно, высылают на границу, чтобы их охранять.
— Это да. Ты узбекский национальный костюм знаешь?
— Вроде да. Халат, тюбетейка…
— Нет. У нас шутят, что настоящий национальный костюм — костюм милиционера. Их у нас, особенно в Ташкенте — на каждом углу. И все в зеленой форме.
Милиции и вправду было много. За все время прогулки по городу я ее встречал буквально на каждом шагу. Например, у каждого спуска в подземный переход милиционеры просили меня открыть рюкзак. Кое-где проверяли паспорт, особенно, когда видели фотоаппарат.
Ташкент, по сравнению с Душанбе казался намного чище и цивилизованнее. Одно метро чего стоит. Теперь уже, разбирая фотографии, жалею, что мало фотографировал достопримечательности и людей. Зато посещение ташкентской телебашни дало множество видов города с высоты птичьего полета.
Небольшая подборка фотографий Ташкента:
На утро я отправлялся в Нукус, намереваясь начать покорение страны с запада на восток, возвращаясь в Ташкент и Ферганскую долину, чтобы далее переехать в Киргизию.
Племянник Улукжана отвез меня в аэропорт, где сев в новый для своего пассажирского опыта тип самолета — Ил-114, я полетел в Нукус.
Еще виды Ташкента сверху:
В Ташкенте течет река Чирчик, являющаяся притоком Сырдарьи. Находится она на окраине города. Мост через нее:
Видно телебашню:
Узбекистан сверху:
Амударья:
Аэропорт в Нукусе:
Аральское море
В самом Нукусе я не задержался. По договоренности меня встречал экипированный УАЗик, который должен был отвезти меня к самому Аральскому морю.
Цитата из Википедии:
Ара́льское море (Арал; каз. Арал теңізі, узб. Orol dengizi, Орол денгизи, каракалп. Aral ten’izi, Арал теңизи) — бывшее бессточное солёное озеро в Средней Азии, на границе Казахстана и Узбекистана. С 1960-х годов уровень моря (и объём воды в нём) стал быстро снижаться, в том числе и вследствие забора воды из основных питающих рек Амударья и Сырдарья с целью орошения, в 1989 году море распалось на два изолированных водоёма — Северное (Малое) и Южное (Большое) Аральское море. В 2014 году восточная часть Южного (Большого) Аральского моря полностью высохла, достигнув в тот год исторического минимума площади всего моря в 7297 км². Временно разлившись весной 2015 года (до 10780 км² всего моря), к осени 2015 года его водная поверхность вновь уменьшилась до 8303 км².
До начала обмеления Аральское море было четвёртым по величине озером в мире.
Водителя звали Виктор. Родители его по распределению переехали из Саратова почти полвека назад. Теперь он работал на местного предприимчивого организатора туров к Аральскому морю. Виктор свободно говорил по-узбекски и по-каракалпацки.
Море с узбекской стороны сильно ушло и чтобы добраться до него, нужно проехать около трехсот километров, из которых сто пятьдесят — не самое лютое, но и не самое простое бездорожье с колеей и песками.
После городка Кунграда асфальт начинает заканчиваться и мы въезжаем на глинистое плато Устьюрт, которое раньше служило границей Аральского моря:
Люди пытаются высаживать пустынный кустарник, чтобы остановить эрозию, вызванную обезвоживанием района, поэтому полупустыня вглядит, словно разлинованная клеточками:
Китайцы по концессии добывают в Узбекистане газ:
Вокруг кроме газовых вахтовиков нет никого:
Мы периодически подъезжаем к руслу Амударьи (здесь также расположено озеро Судочье), где увлажняемая пустыня столь контрастно преображается в буйную зелень:
Привал у колодца с какими-то заброшенными постройками — единственное место, где можно пополнить запасы воды:
Вокруг совсем никого нет. Примерно так выглядит «in the middle of nowhere»:
Первая поломка. К счастью, это просто замена порвавшегося ремня генератора:
С собой мы везем все запчасти для полевого ремонта. Сварки и запасного движка, конечно, у нас нет, но для случаев, когда они могут понадобиться, есть спутниковый телефон.
Виктор утверждает, что бывали некоторые смертельные случаи, в основном, из-за комбинированных поломок, пыльных бурь, отсутствия навигации, связи и воды.
Дороги Устьюрта Виктор знает хорошо, поэтому едем мы без GPS. Обычный телефон, разумеется, не работает.
Это могло бы быть на рекламных брошюрах «УАЗ»:
В один прекрасный момент на горизонте с небольшого холма показывается море, глубокое, синее и нереальное. После нескольких часов тряски это кажется красочным миражом:
Мы начинаем спуск к морю:
К самому морю подъехать на машине не получается: очень велик риск застрять:
И вот оно — настоящее Аральское море:
Купаюсь. Вход в воду вязкий из-за ила и глины. Глубина начинается достаточно быстро. Вода, несмотря на летнюю жару, довольно холодная.
Прозрачность воды хуже, чем в Каспии, но лучше, чем в Азове. Виктор плавать отказывается, мотивируя это заботами об ужине.
Солнце начинает садиться. Мы ставим палатку и разводим костер из привезенных дров. Топлива на месте почти нет.
Наверное, я бы мог уделить время и место описанию аральского звездного неба (+ #CлушатьТишину, #ПрозрачнаяНочьНаМоре, #МлечныйПуть и т.д.), но я не уделю. Небо Сахары, небо Азова, небо Намибии я помню. Небо Узбекистана — нет. Но вместе с тем, я уверен, что оно неплохого качества и достойно внимания 🙂 . Если кто будет — наблюдайте.
Обойдусь цитатой Дины Рубиной о том, каким бы это небо могло быть:
Неподвижные пики старых туй уходили ввысь… Над ними дышало, перемигивалось, клубилось огромными звездами, искрило тлеющими метеоритами и хвостами мелких комет пылкое азиатское небо; неподвижная алюминиевая луна висела прямо напротив окна…
Рассвет над Аралом:
А мы начинаем собираться:
Напоследок еще раз съезжаем к морю:
И двигаемся в обратный путь:
Вскоре съезжаем с Устьюрта. Муйнак отсюда уже недалеко. Дорога пролегает по бывшему дну моря, о чем свидетельствуют многочисленные ракушки.
Вместе с тем ехать трудно, потому что сухая глиняная корка очень непрочна, и периодически машина плавает в сухом иле, рискуя увязнуть.
Наконец, мы прорываемся в Муйнак:
Несколько обелисков и щитов о судьбе Арала:
Когда море начало уходить из Муйнака, в прошлом морского порта, люди попытались копать канал. Вода уходила быстрее, чем шли работы над каналом,
В свое время на меня произвел большое впечатление эпизод фильма «Игла» с Цоем, где был показан корабль в пустыне. Вот эти кадры:
Само судно «Гидролог», показанное в фильме, судя по координатам (46° 44’25,44″С 61° 36’11,56″В) находится с казахской стороны Арала, ближе к Аральску.
Вспомнив про фильм, спрашиваю Виктора:
— В Таджикистане мне говорили о шикарных домах наркоторговцев, занимающихся траффиком разной дури из Афганистана. До Узбекистана, наверное, тоже доходит?
— Да. Траву достать не проблема — ее у нас многие курят. Есть и что-то по серьезнее.
— Например?
— Героин. Да, эту дрянь тоже привозят.
— И вы тоже траву курите?
— Бывает. Не вижу от нее большого вреда.
— А героин пробовали?
— С этим лучше не шутить. Вообще.
— Что же у вас все это недорого, раз население употребляет?
— Как сказать. Сигареты у нас для населения дороги. Я поэтому жвачку жую.
— Табак что ли?
— Ну. Со школы привык. У нас все жуют…
Брошенные в песке у Муйнака корабли стащены в кучу:
По ним скачет местная ребятня и с каждым годом они покрываются все большим числом надписей. Это несколько оживляет апокалиптичность картины:
Сам Муйнак выглядит полувымершим, однако в городе работает достаточно интересный музей:
А мы возвращаемся в Нукус: