Не горный Таджикистан (без Памира)

Поездка в горы по-серьезному требует времени. Времени у меня не было, так что Таджикистан и Киргизию я оставил в своем среднеазиатском маршруте только в формате городов.

В Таджикистан, я попадал из Ирана. Саму страну я рассматривал как транзит на пути в Узбекистан, а потому маршрут по стране был намечен простой: Душанбе — Худжанд. И Куляб, и Хорог требовали слишком сложной логистики в моем случае.

Шахристанский тоннель на пути между городами летом 2012г. открыт еще не был. Было большое искушение проехать между городами на shared taxi, но поначитавшись страхов про горные дороги, я решил воспользоваться самолетом. Цитирую один из источников моего страха:

Shared Душанбе-Худжанд идет от Цементзавода. Маршрут пользуется спросом, уедете легко (лучше с утра)
Место стоит от 80-90 сомони (местные) — до 100-120 сомони (иностранцы).Я говорил, что я фотограф Маршрут Узбекистан-Таджикистан-Киргизия и должен сидеть на переднем сиденье, платил 120. Советую вам делать то же самое, на заднем сиденье сидят минимум трое и неудобно фотографировать.
Если будет выбор машины — выбирайте джип, однозначно. Там есть один афганец на белом ссан-енге — проходил Шахристан на скорости 80-90. Водитель очень хороший, но если Вы не сильно любите адреналиновые развлечения — выбирайте кого-нибудь другого.

Полет из Тегерана пролегает над горами:

Душанбе.
Ближе к долине, в которой расположен Душанбе, местность разглаживается: горы переходят в холмы. Прилет в Душанбе:

Госслужащие в Таджикистане живут небогато, а потому жаждут сторонних доходов. В очереди на погранконтроль ко мне подошел доблестный страж границы и предложил помощь в прохождении погранконтроля за скромные деньги (сумму уже не помню). На мой вопрос, в чем именно заключается эта помощь, и зачем она мне может понадобиться, он как-то сразу замялся и исчез.

Центр города (проспекты Рудаки, Сомони) относительно отремонтирован. По улицам бродит большое количество милиции, которая скорее напрягает, нежели создает ощущение безопасности. У меня, как у человека с большим фотоаппаратом, несколько раз проверяли документы. Один раз пытались развести на штраф (что-то мне подсказывает, что не слишком официальный) из-за смехотворного предлога: «а чего ты ходишь по траве, а не по асфальту?».

Вдоль проспекта Рудаки:

Новая элитная застройка, очевидно:

Около Дворца Наций, памятник Исмаилу Самани:

По городу я большей частью перемещался пешком или на троллейбусах. Троллейбусные провода плохо натянуты и провисают, из-за чего «рога» троллейбусов периодически соскальзывают, и их приходится поправлять. В каждом троллейбусе есть кондуктор. Обычно, это паренек лет 10-13 с хорошо поставленным голосом, который собирает с пассажиров плату — 1 сомони (на тот момент это составляло около 5 рублей). Кроме того, кондуктор выпрыгивает из троллейбуса на остановках и громким голосом объявляет направление движения троллейбуса и основные остановки, зазывая пассажиров. Троллейбус отправляется дальше, когда набирается нужное число пассажиров. Остановки длятся по 3-5 минут, и все это время кондуктор голосит, рекламируя маршрут 🙂 .

Еще несколько фотографий Душанбе:

Река Варзоб в Душанбе:

Вечерний рейс на Худжанд сильно задержали: в аэропорт прилетел президент Таджикистана, вернувшийся из какой-то поездки. Из-за этого от всех в зоне вылета потребовали отойти от окон и отвернуться (да-да, формулировка была именно такой 🙂 ).

Худжанд (Ходжент).
Как всегда, когда дело касается Ходжи Насреддина:

Есть в городе Ходженте, на берегу Сыр-Дарьи, обширный пустырь, где никто не селится и не разводит садов, потому что река в этом месте поворачивает, бьет под берег и ежегодно смывает его на три-четыре локтя. Река смыла пустырь уже до половины и вплотную подошла к могучему карагачу, одиноко растущему здесь, обнажив с одной стороны его узловатые грубые корни, сбегающие по глинистому обрыву к воде. Открытый солнцу, в изобилии снабженный влагой, карагач раскинулся широко и зеленеет густо, затмевая пышностью соседние деревья, что жалкой кучкой сбились в отдалении, у пыльной большой дороги. Томимые жаждой, палимые зноем, они слабо шелестят хилой, изможденной листвой и, подобно многим ничтожным людям, злобно завидуют счастливому гордецу. «Ничего, – думают они, – река еще подмоет берег, на котором он держится, и, потеряв опору, он рухнет и уплывет по течению, чтобы сгнить бесславно где-нибудь на песчаной отмели. А мы будем стоять здесь по-прежнему, воссылая благодарность судьбе, взрастившей нас вдали от реки; пусть некрасива наша редкая листва, бессильная укрыть путника прохладной тенью, пусть осыпает нас горячая пыль с дороги, а наши корни теснит сухая и жесткая почва, – мы довольны и не хотим иной участи, ибо стремления порождают опасности, чему примером – гордый карагач!»
Они ошибаются: карагач не рухнет в реку и не уплывет по течению. Вода смоет лишь все мелкое, хилое вокруг него, но не преодолеет его могучего корня, ушедшего в землю глубоко, под самое дно. Карагач удержится на берегу, и та же река, что подмывала его, нанесет плодоносного ила к нему, и он, укрепив собою берег, будет зеленеть еще долго, все шире раскидывая свою могучую литую крону, в то время как те, стоявшие в отдалении, уже отдадут свою жалкую жизнь огню в очагах… И даже когда облезет вся его кора, высохнет древесина и прекратится движение соков в стволе, его не срубят и не распилят на дрова, а обнесут красивой оградой и будут показывать заехавшему в Ходжент путнику, говоря: «Вот карагач, посаженный и взращенный самим Ходжой Насреддином!»

В Худжанд я попал уже глубокой ночью. Такси выгрузило меня у гостиницы со звучным названием «Ленинабад» (бывшее название Худжанда / Ходжента), где я и заночевал (Для справки, до 1961г. Душанбе назывался Сталинабад):

Худжанд расположен на берегу Сырдарьи:

Портреты президента весьма популярны:

Возле рынка мне немного удалось пофотографировать людей:

А потом я отправился купаться на Кайраккумское водохранилище:

В целом мне Худжанд показался симпатичнее Душанбе: во-первых, я привлекал там меньше внимания; во-вторых, Сырдарья и Кайраккумское водохранилище много красивее мутного Варзоба. В-третьих, достопримечательности, на мой вкус, заслуживают больше внимания. Ну и потом, легендарный город, где проживал сам Ходжа Насреддин:

– Слава аллаху! – воскликнула Гюльджан. – Наконец ты догадался, что в твоем возрасте и с таким семейством неприлично болтаться по дорогам, подобно какому-то бездомному бродяге. Мы поедем в Бухару, поселимся у моего отца…
– Подожди, – остановил ее Ходжа Насреддин, – ты забыла, что в Бухаре царствует все тот же пресветлый эмир, и он, конечно, помнит своего придворного звездочета Гуссейна Гуслию. Поселимся лучше где-нибудь здесь, в Коканде или в Ходженте.
С бугра, где он поставил в этот день свой шатер для ночлега, были видны две дороги: одна – большая, торговая, на Коканд, вторая – узенькая, проселочная, к Ходженту. По большой кокандской дороге, в тяжелом облаке пыли, медлительно катился темный гудящий поток верблюжьих караванов, арб, всадников, пешеходов; ходжентская дорога была пустынной, тихой, и высокое небо над нею чуть розовело, окрашенное прозрачным светом зари.
– Поедем в Коканд, – сказал Ходжа Насреддин.
– Нет, поедем лучше в Ходжент, – ответила Гюльджан. – Я устала от больших городов, от шумных базаров, я хочу отдохнуть в тишине.
Он понял свою ошибку: желая попасть в Коканд и зная природу супруги, следовало предложить ей Ходжент. «В такое захолустье!» – воскликнула бы она, и утром они направились бы по большой дороге. Но исправлять ошибку было поздно, а спорить даже опасно, ибо права старинная пословица: «Кто спорит с женой – сокращает свое долголетие».

На этом мой ограниченный план по Таджикистану был выполнен, и я пошел на Ташкент.