Понравился мне давеча один рассказ. Несмотря на то, что кое-что притянуто за уши, там есть интересное мнение относительно положения дел в Африке, по которой мы путешествуем. Меня это, впрочем, заинтересовало больше с точки зрения истории региона, потому как летом 2014 мы как раз собирались в Южную Африку.
Однажды в зеленых холмах Африки
Поезд неторопливо, но уверенно продвигается на Восток. Двухместное купе второго класса в экспрессе освещено неярким сентябрьским днем. Время от времени на стекле появляются некрупные кляксы капель дождя, тотчас же сдуваемые в угол оконной рамы. Мой сосед по купе откладывает газету и задумчиво смотрит в окно. Какое-то время он нервно перебирает пальцы, а потом выдает:
— Эпидемия эболы… Как будто у Африки других проблем не хватает. Словно пара тысяч умерших от того, что они не моют руки после сортира, что-то решает!
Голос у него хриплый, резкий, неприятный. Такой врезается в память надолго и, услышав его много дней спустя, невольно вздрагиваешь. Несколько экстравагантная попытка завести разговор с незнакомым попутчиком. Даже если он белый. Даже если он не похож на безработного. Даже если находишься в тысячах миль от черного континента и далеких от тебя проблем.
Я внимательно оглядел говорившего. Это был довольно тучный человек лет сорока, в хорошем костюме, с подстриженными, но слегка растрепанными волосами, седеющей бородкой, бегающим взглядом мутно-серых глаз, в дорогих, но не слишком чистых ботинках. Черный, совсем не затертый чемоданчик с парой блестящих кодовых замков, висящее на крючке в углу купе пальто, пожалуй, слишком теплое для сентябрьской осени в здешних краях, и не самый дешевый «Samsonite» на багажной полке – все это вкупе с его безапелляционным заявлением, произнесенным учительским тоном, выдавало в нем профессора университета или престижного колледжа в стране, где образование ценится и стоит немалых денег.
Затянувшееся молчание становилось невежливым, так что я как можно более скучным тоном спросил:
— Вы действительно так думаете?
Профессор быстрым движением достал из кармана очки, нервно нацепил их на нос и пристально и уничижительно посмотрел на меня:
— Молодой человек, я 30 лет занимаюсь вопросами Африки и, уж поверьте, разбираюсь в истинном положении вещей!
Я почувствовал себя так, словно ляпнул какую-то глупость, но всем видом изобразил безразличие. Мой навязчивый собеседник энергично затряс головой:
— Да-да, молодой человек! А что вы думаете? В этом болоте, если пустить все на самотек, ничего хорошего не произойдет. Даже педантичная Европа не способна ничего изменить. Этими народами нужно править железной рукой, насаждая цивилизацию. Они будут стонать и жаловаться на угнетателей, но потом, когда увидят, что та же Америка приносит им технологии, дороги, водопровод, лекарства, новый уровень жизни — поймут, что то, как они жили раньше – лишь жалкая пародия на цивилизацию. Поэтому, когда я читаю в газете заявления Нкурунзизы о том, что он не допустит проникновения в страну заразы, разработанной американскими спецслужбами, я негодую! Впрочем, я, кажется, чересчур экспрессивен. Ничего не могу с собой поделать. Слишком уж меня разбирает, когда я вижу, как мне впаривают такую чушь!
Такой поворот в общении двух незнакомых людей, впервые увидевших друг друга час назад, был для меня несколько неожиданным, так что я невольно ввязался в разговор:
— Вы рассуждаете как расист-колонизатор. Бывали в Африке?
Он неожиданно для меня взвился:
— Бывал ли я в Африке?! Да я прожил там 15 лет, будучи специальным уполномоченным Соединенных Штатов по правам человека! Хотя «человеку» я бы предпочел термин «население», так как людьми их назвать сложно: болезни их общества и низшая ступень их цивилизованного развития едва ли позволит иное. Колонизация принесла им благо, но не сделала людьми. А ведь до нее все было существенно хуже!
— А как же рабство? Убийства местного населения. Высасывание природных богатств купающимися в золоте убийцами-конкистадорами? Вмешательство во внутреннюю политику бывших колоний? — заметил я.
— Допустимые потери! Да, чего скрывать, у Америки или Англии были и есть некоторые интересы в странах третьего мира. Но в конечном счете, континент стал жить если и не в ногу, то с не таким уж и большим отставанием от прогресса. А чем они отплатили? Деколонизация — вот корень зол и пример черной-пречерной неблагодарности.
При этих словах он осклабился, довольный своей расистской шуткой.
— Допустимые потери? Вы что, Господь Бог, чтобы решать, что допустимо, а что нет? — мирно заметил я.
Он посмотрел на меня свысока и хмыкнул. Откинувшись в кресле, он продолжил:
— Если Вы пропустили курс по иcтории колонизации Восточной и Южной Африки в колледже – не беда. Скорее всего, такого курса у вас вообще не было. В нынешний век развития Интернета и демократии, достаточно открыть Википедию и, вуаля, Вы обеспечены чтением на пару вечеров. Можно, конечно, и съездить на континент. Может быть, поймаете марлина, увидите грудастых химба, поручкаетесь с гориллами и потрогаете зебр! Вообще, почти для любой восточно-африканской страны, как правило, бывшей колонии, сценарий последних пяти веков развития был таков:
Европейская метрополия начинала понимать, что страну более не удержать колониальным игом. Оно и понятно: ООН, права человека, всякие коалиционные группировки в мире 20 века и прочая гуманистическая и политическая ерунда! Параллельно в стране самовозбуждалось движение за независимость и оппозиция. Часто это происходило не без помощи, например, Советов или США, хотя и не всегда. Потом вылезал какой-нибудь местный Чунга-Чанга, громче других кричащий лозунги или, к примеру, показательно присевший в тюрьму угнетателей «в борьбе за независимость» на какое-то время ранее. Из соображений модной теперь политкорректности я буду звать его Чече.
Тут он сделал паузу.
— Я, кажется, не сообщил вам своего имени. Уотс. Джереми Уотс. Преподаю политологию в Пало-Альто.
Я представился, не распространяясь о роде занятий.
— Вы, судя по выговору, англичанин? — поинтересовался он.
Я кивнул, и Уотс продолжил:
— Что же, уверен, что вы в достаточной мере изучили расцвет и падение Империи… Так вот, метрополия отдавала страну на произвол судьбы, местный освобождённый Чунга-Чанга-Чече, объявленный борцом за независимость и канонизированный рядом стоящими мародерами, переселялся в здание бывшей колониальной администрации.
Через некоторое время эйфория от получения независимости проходила, и начинались первые проблемы: сперва население тактично намекало, что освобожденные хотят есть. Затем что-то мямлило насчет неудобных соломенных хижин и отбирания лучших земель в пользу Правительства победившей революции. Тогда Чече поощрял силовиков и жестко подавлял робкие попытки протеста освобожденного народа, который становился возмутительно неблагодарен своему освободителю, разбившему оковы белого рабства!
Я слушал, не перебивая. Уотс совсем разошелся и теперь отчаянно жестикулировал, тыкал пальцем в воздух, обращаясь ко мне, и возбужденно сопел. Взгляд его под очками стал немного безумным.
— Дороги и инфраструктура, ранее поддерживаемые ударами палок низвергнутых угнетателей, начинали ломаться. А при том, что большая часть белых после падения колониального режима предпочла вспомнить об исторической Родине, то чинить это все было некому, да и средств на это, как ни странно, не оказывалось!
Страна, некогда значительная часть какой-нибудь империи с никогда-не-заходящим-над-ней-солнцем начинала плавный, набирающий обороты спуск в турнирной таблице ВВП, соревнуясь со своими более или менее успешными соседями.
Чече активно боролся за власть, зачастую утапливая любых возникших политических противников в крови и таким образом продлевая монархию еще на какое-то время.
Зазевавшихся Чече сбрасывали оппоненты, которые в свою очередь начинали делать очередной круг истории по тому же сценарию: народу, освобожденному розовыми надеждами новой революции от предыдущего Чече, почему-то опять не становилось лучше. И так далее.
Странам с исторически сформированными природными ресурсами везло чуть больше. Хотя и не сильно. Ресурсы давались на откуп компаниям белых людей, а прибыли концессий, оседавшие в стране, исправно разворовывались. Хотя, конечно, какая-то часть населения и получала работу, а страна — пусть и не полноценную, но хоть какую-то инфраструктуру. Белые экспаты, разумеется, предпочитали строить дороги, но не из соображений человеколюбия, а для организации логистики добываемого, чтобы вполне успешно транспортировать выкопанное на мировой рынок, получая баснословные прибыли и отстегивая энный процент Чече и К! По сути большинство стран Восточной Африки и сейчас так живут.
— Вы драматизируете. По-вашему что же, Мандела зря страдал? Южная Африка, кажется, не так уж и плохо себя чувствует — заметил я. Обвинять собеседника в расизме и предвзятости было бесполезно.
— Да при чем тут страдания этого Чече с лицом Моргана Фримена?! Да, есть несколько исключений! Да, у каждой страны есть небольшая индивидуальность — это бесспорно! И периодически возникали и возникают территориально-этническо-еще какие-то конфликты за места под солнцем. Это может заканчиваться сменой власти. Иногда, в формате переворота. Длится это все до прихода очередного Чече, сохраняя некоторый период анархии, часто полной. Неотъемлемые спутники анархии — горы трупов и очередные вспышки СПИДа.
Теперь об индивидуальности. Точнее, сперва об исключениях. ЮАР — исключение. За счет хороших ресурсов и некоторого количества цивилизованных черных, а также значительного числа буров, которые на историческую Родину не уехали, там уровень жизни, а значит, дороги, канализация и прочее — немного лучше! — продолжал рубить Уотс.
Мне опять резануло по ушам это его «черных», но Уотс словно ничего не замечал:
— Но если вы в курсе, то ЮАР активно огораживает себя колючей проволокой, дабы «не лезли на свет всякие». Не так уж плохо живет Намибия. Опять же за счет бывшей своей “южноафриканскости” и относительно большого числа белых, а также совершенно туземного неагрессивного и бесцельно живущего населения глубинки. Опять же: плотность населения мала…
— Как вы здорово характеризуете их существование. Не сомневаюсь, что права человека были в полном порядке во время вашего присутствия в Африке. Благо за людей вы население не считаете» — не удержался от сарказма я.
Уотс только отмахнулся и продолжал:
— Есть еще Ботсвана, где формально ВВП немного лучше из-за национализации алмазодобычи, но на деле — значительно хуже, чем у пресловутого восточного соседа, хотя и в бывшем Бечуаналенде есть некоторое число белых и даже… та-даааам!.. мулат-президент!
Рулящий ранее упомянутой Намибией Похамба, выглядит скорее как ЗИЦ-председатель, потому как в дела особо не лезет, со всеми дружит и никого не провоцирует.
Хотя в администрации страны по состоянию на август прошлого года был только один белый, к белым прислушиваются, да и белые грамотным консалтингом не дают окончательно развалить эту Южную Африку! Вся система, что удивительно, держится без особой поддержки силовиков: местные сдерживающие социальные образования типа полиции и армии в Намибии несут скорее формальный характер.
По убеждению некоторых моих друзей, потомков немецких колонизаторов, местная власть может быть опрокинута группой из 15 белых человек, которые легко возьмут вокзалы, мосты, телеграф и прочее. Только местным белым нафиг не надо — всех все устраивает.
Бечуана-ленд же зависла где-то в пост-революционной прокрастинации: экономика не шагает семимильными шагами, но уже здесь поняли, что чем делить болота Окаванго и Чобе, проще начать организовывать сафари, как в более преуспевающей Кении, хотя сама страна, как и большинство стран Африки Южного полушария по-прежнему живет за счет импорта из ЮАР: еда, технологии, одежда, машины и т.д. и т.п.
В Замбии в прошлом веке нашли медь. Страна от этого богаче жить не стала, но вот некоторые дороги вполне себе построили — надо ж металл вывозить в ЮАР как-то! Собственно, страна и представляет собой нищих негров да колонны грузовиков, чадящих через Зимбабве к просторам Претории и Каспада!
Местный Каунда сыграл в вышеописанную игру «освободись от белых», но не очень удачно, в отличие от, например, своего намибийского аналога Сэма Нуйомы и власть потерял. Сейчас страна в каких-то непонятках относительно светлого будущего и в редкостной помойке относительно неважно пахнущего настоящего, хотя продолжает по инерции копать медь… Ну и показывать за деньги водопад Виктория, конкурируя за этот аттракцион с бывшим коллегой по Родезии!
— Не могу не согласиться, что в Пало-Альто не встречаются люди, которых совершенно незаметно можно было бы переименовать в Стенли и Ливингстонов одновременно… — я довольно грубо съязвил, но мой собеседник, словно на лекции, невозмутимо продолжил:
— Зимбабве так и живет по своему антидемократическому принципу: нет Бога кроме Роберта Мугабе и вообще, Роберт жив и всегда с нами, а кто не согласен… тем будет нехорошо.
В Зимбабве, кстати, изгнание белых заметно сильнее всего: эдакая обветшавшая и почерневшая Новая Англия с криминалом, безработицей и побежденным с помощью международного сообщества недавним голодом. Роберт и его друзья понемногу экспортируют кофе и чай, благо бизнес по заготовке слонов заканчивается… по причине окончания ресурса и поголовья слонов.
Маразматического Мугабе оживляют как могут, поддерживая его дух и иллюзию существования. Кое-где поговаривают, его уже и в живых-то нет уж нигде, кроме портретов, висящих во всех продуктовых магазинах и административных зданиях! Ни дать ни взять – “Тень воина”! Впрочем, это только редкие слухи от глубоко затаившихся зимбабвийских оппозиционеров!
А мы перемещаемся дальше на север… — тут он совсем взял лекционный тон:
— Малави и Бурунди слишком мелки для обсуждения. Кения и Танзания более-менее преуспевают за счет сафари и доступа к океану, хотя ситуация с проституцией, СПИДом и криминалом оставляет желать лучшего. А вот отсутствие пустынь, как в Ботсване, например, позволяет поднимать сельское хозяйство.
Про Джулиуса Ньерере и Джамо Кениата я не рассказываю — про них все известно — оба боролись за независимость, победу революции и теперь считаются уважаемыми историями своих стран людьми.
Что у нас осталось? Руанда. — при этих словах меня кольнуло и где-то внутри побежал холодок. Профессор, казалось, ничего не замечал:
— Руанда до сих пор восстанавливается от отчаянной гражданской войны и геноцида 90х. Один из самых успешных лидеров — Кагаме со своим европейским образованием и связями понемногу выравнивает ситуацию за счет помощи Франции и прочих евро-сердобольных стран, хотя число людей больных СПИДом по-прежнему превышает 40, а может и 50 процентов со всеми вытекающими из этой статистики. Кроме социальной рекламы презервативов, экспорта чая-кофе и импорта конголезских горилл для вяло набирающих обороты туристических нужд, в этой зеленой стране сложно увидеть какие-либо предпосылки для экономического прорыва. Горилл, кстати, можно понять: В Руанде теперь поспокойнее, чем в соседнем Конго, где идет обычная гражданская война.
— Успешный лидер? Сердобольная Европа? Вы вообще понимаете, о чем говорите?! — я больше не мог сдерживаться. Один вид этого самодовольного эксперта начинал вызывать омерзение.
— Более чем, молодой человек. Я прожил в Руанде два года. Горячие, надо сказать, выдались девяностые — он самодовольно ухмыльнулся.
Меня опять неприятно кольнуло внутри. Я спросил напрямик:
— Вот как? И что же было с правами населения в девяностых в Руанде? Какова была Ваша роль в событиях в Руанде?»
Уотс приподнял очки и протер ладонью глаза.
— Вообще, в свое время эта информация была секретна, но теперь прошло уже больше двадцати лет. Я вижу, Вы интересуетесь Африкой, так что я расскажу Вам.
Уотс откинулся на спинку дивана:
— В девяносто третьем я был приписан к группе бельгийских наблюдателей. Первоначально в наши задачи входил мониторинг политической обстановки в стране и контроль присутствия иностранного контингента, в том числе гуманитарного и миротворческого. Непыльная работа, сводившаяся к рыбалке, регулярным пьянкам с парнями в голубых касках или с американцами и, что приятнее, американками из Красного Креста.
Но к началу девяносто четвертого ситуация переменилась. Нам прислали парней из военной разведки, задачей которых было проведение спецопераций и «расчистка» местности под основные силы «миротворческого» контингента. Было очевидно, что в стране что-то готовится. Сама Руанда представляла собой неплохой плацдарм для работы в соседнем Заире. Основной проблемой было то, что президент Хабиаримана препятствовал официальному вводу сил США на территорию страны. При этом он пытался сохранять видимость хороших отношений и с Америкой и с Европой, забывая, впрочем, что в далеких семидесятых он получил президентство в результате военного переворота, полностью подготовленного ЦРУ. Вот, вам, кстати, пример ротации Чече!
— Как неожиданно! — вырвалось у меня. Уотс на секунду удивленно посмотрел на меня, но я смог взять себя в руки и попросил его продолжить.
— Основное я вам рассказал. Скажу лишь, что то, что в стране произошло далее, меня скорее расстраивает. Девчонки-тутси были обворожительны! Такую страну испортили! Я много приятных вечеров провел с ними! Когда-нибудь даже издам мемуары с поэтическим названием “Семь вечеров в стране зеленых холмов”. И не спрашивайте, почему семь! — мечтательно улыбнулся он.
Воистину, судьба, сводящая людей вместе, иногда выкидывает неожиданные штуки! Как ни шокирован был я случайной встречей с этим человеком, но нашел в себе силы съязвить:
— Мне кажется, что слово “расстраивает” — не совсем правильное для характеристики убийства миллиона человек!
— Молодой человек, дела Африки – это дела Африки при любом раскладе. Допустимые потери, как я уже говорил. Но я продолжу.
Среди женщин мне особенно нравилась одна. Мы даже начали встречаться. Так уж получилось, что она была помощницей личного секретаря Хабиариманы. Весьма смышленая девочка. Парни из разведки через нее смогли получить график полетов президента. США никогда не давало и не даст подтверждения, но, можете поверить, это одна из причин, почему самолет Хабиариманы не сел в Кигали, а в Бурунди прошли досрочные сентябрьские выборы! Удобнее считать, что за крушением самолета стоят французские спецслужбы или главари хуту. На последней версии, кстати, настаивает и сам Кагаме.
Впрочем, к сентябрю нас отозвали. Ситуация настолько вышла из-под контроля, что Дядя Сэм потерял тогда любую надежду выжать из всего этого хоть что-то для будущей несостоявшейся заирской компании. Девчонка, к сожалению, погибла. Хотя едва ли у нее вообще были какие-то шансы! Эй, с вами все в порядке?!»
Сложно представить выражение моего лица в тот момент. К этому моменту я уже перестал оценивать толщину стекла в купе, прикидывая, пробьет ли ее туша этого циничного мерзавца. Мне теперь казалось, что подобная встреча-причуда судьбы — лишнее напоминание о ценности любой человеческой жизни. Еще одно с виду немотивированное убийство человека уважаемой профессии и, не сомневаюсь, блестящего послужного списка, едва ли исправит дела двадцатилетней давности. Что это решит? Быть частью машины убийства, пусть даже осознанно – это преступление. Месть – это отчасти тоже преступление, при чем преступление слабых!
Я подумал тогда, что не принадлежу к той категории людей, которые могут провести остаток своего всепрощающего существования, обнимая деревья. Если бы я мог безнаказанно выпустить кишки этому профессору, я бы это сделал. Даже несмотря на то, что я могу убедительно доказать только одно, а именно то, что он просто грязный расист без признаков морали. Эта мысль меня даже совершенно успокоила, так что я внимательно посмотрел на Уотса и сказал:
— Ирония судьбы, мистер Уотс, заключается в том, что я действительно из Англии. Мои родители когда-то работали в ООН, организовывая конференцию по стабилизации положения в Руанде. Однажды весной, когда мне было 10 лет, они уехали из Найроби, где я в то время ходил в школу при английском посольстве. Мама должна была вернуться через неделю, а отец – чуть позже. Этого не случилось, так как самолет Хабиариманы, в котором они летели в Кигали, был сбит. Чья-то грязная рука надавила на спусковой крючок ПЗРК и… Бум! Правый двигатель, стабилизатор, рули высоты и часть киля превратились в огненный шар! Они приложились о бетон почти вертикально. Вошли рыбкой, размазывая дюраль по плитам, как сгоревшую яичницу по сковороде! Знаете что от них осталось?! Ни-че-го! Ни-че-го, кроме статьи в вашей чертовой Википедии!
Я вдохнул. Мистер Уотс молчал, глядя в окно. Руки его сильно дрожали. Чтобы скрыть это, он то и дело снимал и одевал очки, близоруко моргая.
— Что же, вы правы: я действительно раньше интересовался Африкой. Не знаю, Мистер Уотс, какую именно роль в этой истории сыграли вы. Не знаю, как повернулись бы обстоятельства, если бы вы вели себя чуть более нравственно в ваш период пребывания Руанды. Возможно, что Дядя Сэм, как вы его называете, получил бы точно такой же результат и без вашего участия. Не знаю! В одном я уверен точно: дальше в этом купе я поеду один. — отчеканил я.
Уотс, не говоря ни слова, встал, неуклюже повернулся, взял пальто и чемодан и, не глядя на меня, вышел.