Брюсов рифмует Сирию с Ассирией.
В.Ерофеев, «Бесполезное ископаемое».
Подъезжая к Шереметьево, я заметил блестящий в огнях фонарей, стоящих по периметру территории летного поля, «Боинг-767», примостившийся как раз за забором. На хвосте самолета причудливо изогнулся красный вензель эмблемы «Air China». Толпа китайцев на регистрации особо и не удивила. В конце концов, для меня это был уже пройденный этап, и приключение в этот раз задумывалось несколько иным.
Стойка с надписью «Damascus» оказалась полупустой. Единственным человеком, без которого это все выглядело бы в стиле «лети в Сирию как хочешь», была одиноко позевывающая женщина-представитель «Аэрофлота». Сонно похлопав глазами, словно удивляясь тому, что желающие посетить Ближний Восток еще не перевелись, она выдала мне посадочный на место возле окна в предпоследнем ряду самолета. Понятие «Возле окна» в данном случае было весьма условно, т.к. в предпоследнем ряду «Туполя» находятся только два кресла и между ближайшим к окну и собственно окном стоит неприличных размеров шкаф с надувным трапом.
На паспортном контроле дамочка очень серьезно посмотрела сперва в мой паспорт, потом на меня, затем снова в паспорт и снова на меня, после чего спросила: «Цель поездки?». В таких ситуациях юмор не очень уместен, так что проверять возьмут меня «под белы рученьки» прямо здесь в Шереметьево, скажи я что-то вроде «Убить Асада!» или не возьмут, я не стал. Так что я ей вывалил всю правду, благо она была не страшной. В duty-free я приобрел подарки для принимающей стороны (я предусмотрительно заказал себе машину с водителем), после чего, посидев полчасика в зале вылета, прошел на посадку, которая почему-то началась без объявления.
Судя по людям, севшим в автобус «до Дамаска», могу сказать, что в Сирию летят в основном смешанные русско-сирийские парочки, женщины предпенсионного и пенсионного возраста, у которых дети живут или работают в Сирии, мужчины — сирийцы и русские средних лет, судя по виду — бизнесмены.
Сесть-то в автобус — сели, только просидели недолго. Минут через 15 нас всех выгрузили обратно на улицу, сообщив, что самолет заправляют, и где-то через 20 минут мы сможем в него загрузиться. Народ неспешно разбрелся по перрону, а кое-кто, включая меня, решили посетить «pilot’s duty-free shop». Я бы с удовольствием купил бы там что-нибудь на память, да только думаю, вряд ли бы продали мне что-нибудь — не пилотская у меня «морда лица», видать.
Так или иначе, в 23.00 я уже сидел в самолете, при чем предпоследний ряд сменил на последний, т.к. по моему мнению, на нем было больше шансов поспать. До Дамаска лететь около 4х часов, так что с учетом взлета, кормления и снижения на сон отводится около 2х часов, которые я, собственно, на сон и использовал, несмотря на тесное соседство с шумными двигателями конструкции ОКБ Соловьёва.
Полет, в общем, прошел без приключений, вынырнувшие из темноты огни Дамаска материализовались в аэропорт, в здание которого я и вошел около часа ночи (в Сирии время отстает на час от московского). Аэропорт встретил меня светлым прокуренным залом, в котором праздно шатались пограничники, периодически проверяющие документы. Очередь на паспортный контроль была невелика, что вполне компенсировалось средним временем прохождения контроля одним человеком. Так или иначе, на обмен валюты, оплату визы и сам контроль я убил часа полтора.
После прохода вожделенной кабинки контроля я прошел через пару пустых залов и вышел к встречающим. Таблички «Mr.Tosha», которую я заказывал в переписке с турфирмой из Алеппо, предоставляющей мне водителя, я не нашел. Это меня несколько огорчило, так как я очень хотел получить её фото. Мое пылкое воображение рисовало мне загорелого араба в классической белой простыне, арафатке, держащего струганное древко картонно-бумажного знамени с четко пропечатанными буквами «Mr.Tosha, Welcome to Damascus». В крайнем случае, подошла бы женщина с ног до головы в черном, с закрытым паранджой лицом с узкой прорезью для глаз и с большой синей табличкой на шее с надписью «Miss you, Mr.Tosha, where are you?». Что ж «welcome to the real world»! Табличка и впрямь была синей, а араб и впрямь оказался загорелым. Все остальное решительно разнилось с воображаемым. Надпись «Halabia tour» была настолько мелкой, что мне пришлось подойти вплотную, чтобы прочитать её. Прочитав содержимое транспаранта, я поинтересовался у его хозяина: «Halabia tour?». Хозяин одарил меня вопросительно-смущенным полным недоумения взглядом пациента психиатра, не понимающего, что изображено на картинке. Я уже мысленно подготовился к плану Б, заключавшемуся в том, чтобы подкорректировать маршрут и улететь на самолете в Алеппо (Благо рейс Сирийских авиалиний был через два часа!), когда в голове араба что-то щелкнуло, он устремил на меня свой указательный палец, осклабился, одарив меня зрелищем своих ровных белых зубов и спросил: «Mr.Tosha?»
«Не обманул, фашист. Не все так плохо в королевстве Датском», — думал я, пока мы с Ахметом, а водителя звали именно так, пересекали стоянку перед зданием аэровокзала. «Клиент прибыл. Пора стричь купюры», — вероятно, думал Ахмет. То, на чем нам предстояло проехать около тысячи километров по бескрайним просторам Сирии, оказалось неплохим экземпляром дизельного корейского автопрома, а именно «Hyundai — H1». Я вручил Ахмету шоколадные сувениры в знак сирийско-советской дружбы, основанной на капиталистических отношениях продажного водителя и заблудшего туриста. В принципе, вручая подарок, я исходил из одной корыстной мысли: «Хороший подарок — утром, хорошее вождение — вечером».
Английский Ахмета был небогат, но для общения мне его вполне хватило. Главное, периодически было бить себя в грудь и говорить «Syria — good! Friendship. Very beautiful». В общем-то, всю дорогу от аэропорта до Дамаска и с полпути до Хомса мы протрепались «ни о чем». «Ни о чем» включало себя восхищение Сирией, ценами на бензин, общие разговоры о семье и жизни, о достоинстве «Hyundai» и «тормознутости» сирийских пограничников. При этом Ахмет бодро рулил по хорошей двухполосной дороге, обгоняя грузовики, неторопливо ползущие легковушки и пропуская «летчиков», слепящих ксеноном.
Где-то через пару часов езды (хотя до Хомса мы еще не доехали) я подустал. Бить себя в грудь и восхищаться Сирией, покрытой темнеющей, словно отдельные части
тела самого черного афроамериканца, ночью, разрезаемой лишь большим желтым прожектором полной луны, уже не хотелось. Все же, чем ближе к экватору, тем темнее ночи — это совершенно точно. Сказывалась бессонная ночь, и приходилось делать над собой неимоверное усилие, чтобы хоть как-то вяло поддержать разговор с Ахметом, также начавшим клевать носом к тому времени. Хомс мы проехали часа в 4 утра, после чего свернули на другое шоссе с указателями на Тартус, среди которых попадались и другие, типа «крепость Hosn». С маршрутом не было никаких проблем. Я заранее объяснил его Ахмету, и теперь он вез меня в Калаат-аль-Хосн («Калаат» — по-арабски — «крепость») — место, более известное названием «Крак-де-Шевалье». Говоря проще, это неплохо сохранившийся замок, выстроенный в 12м веке и некоторое время населяемый Крестоносцами, державшими стратегическую позицию путях в Палестину, к морю и еще Бог знает куда. В общем, виденные мной фотографии производили впечатление — самый настоящий неприступный замок — прелесть, да и только.
Дорога достаточно резко пошла в гору и вытянулась в серпантин. Мой сириец лихо вертел баранку, настолько лихо, что пришлось напомнить ему, что «H1» — не самая лучшая машина для скоростного спуска с обрыва. Ахмет периодически тыкал пальцем куда-то во мрак ночи и гордо произносил слово «Хосн», хотя там, куда он показывал, была лишь черная пустота. Вскоре мы въехали на небольшую площадку возле какого-то типового блочного строения (так мне показалось), при том достаточно невысокого. Можете представить мой скептицизм, когда Ахмет, махнув рукой на сие сооружение, с гордостью сообщил мне, что, мол «Ваша Светлость, Вы возжелали лицезреть сие Чудо Света. Я Вас к нему привез».
Когда я вышел из машины, вся сонливость как-то улетучилась. Нет, все еще скрытый ночью замок… хотя нет, не замок, скорее «Большой каменный дом», меня особо не удивил. То, что лишило меня дара речи, предстало моим глазам тогда, когда я повернулся к замку спиной. Подо мной простиралась равнина, чуть согретая на востоке первыми признаками зари. Тысячи огней мерцали внизу, словно фантастический ландшафт незнакомой планеты. Оранжевый краешек неба начинал светлеть, ночь лениво прогоняли сонные крики петухов.
Ахмета я поручил заботам Морфея, предварительно проинформировав его о том, что до 10 утра я буду «walking around», и что он мне не понадобится. Он не замедлил этим воспользоваться, и уже через 20 минут машина сотрясалась от его богатырского храпа, доносившегося с заднего сиденья. Думаю, что он не в первый раз спал в машине, во всяком случае, подушка и одеяло у него были.
Занимающаяся заря была безжалостно оцифрована, и я перешел к начинающему обретать очертания утра теперь уже замку. С техникой наперевес я устремился вдоль его потрепанных стен и вскоре дошел до угловой башни. С восходом замок явно похорошел. Хотя размеры его оказались более скромными, чем я мог себе это предположить. Мне хватило 15-20 минут, чтобы обойти вокруг него полностью. Я также оценил его фортификационные свойства. Ахмет утверждал, что замок откроют в 9 утра, так что был очевидный смысл попытаться проникнуть в него раньше, хотя просто этого бы сделать
не получилось. Конечно, стены замка были раем для скалолазов, т.к. изобиловали множеством зацепок и выступов, но лезть вверх, не зная что и кто ждет тебя там наверху, к тому же наперевес с техникой и без страховки — явно безумная идея.
К северной стене замка примыкало подобие арочного моста, упиравшегося с другой стороны в невысокий холм. Для моста сооружение было достаточно узким, так что скорее походило больше на акведук (древний прототип водопровода), чем на мост (в дальнейшем оказалось, что так оно и было). Ради интереса я взобрался на холм и обнаружил за ним старое мусульманское кладбище. Каменные надгробия были почти срыты, но кое-где плиты уцелели, и на них виднелась арабская вязь.
За те 4 часа, что я околачивался возле замка, солнце поднялось достаточно высоко. Оно разогнало розоватые облака, едва парившие над равниной, вытянуло из западных стен замка длинные тени и осветило спрятавшиеся на дне прилегающей с севера долины небольшие белые домики, отчетливо выделявшиеся теперь на фоне оранжевых холмов.
В 8.30 у пологой лестницы, к ограждению которой был привязан флагшток с потертым «лейтенантским» знаменем Сирии (одна из составляющих флага страны — две зеленые звезды), появился первый человек. Человек, вероятно, истомился в одиночестве, как и я, впрочем, т.к. едва только он смог приблизиться ко мне достаточно близко, как сразу же попытаться продать мне открытки с видами замка. Открытки в Сирии качеством не блещут, так что цена в 500 фунтов за комплект показалась мне чрезмерной. Исключительно в рамках деятельности фонда Субсидирования Развития Ближнего Востока, я предложил ему 100. Человек обиделся, я пожал плечами, повернулся и пошел вверх по лестнице, тем более, что двери моего Крак-де-Сезам приоткрылись. Охранник подтвердил, что замок будет готов к осмотру, как только я куплю билет за 150 фунтов, что я незамедлительно и сделал.
Это волшебное ощущение бродить по замку в одиночестве, как если бы он был твой. Целый замок — и ни души. Уточню: волшебное, чтобы погулять пару часиков, но жить в таком замке круглый год я бы все же не хотел. Спору нет, он неплохо сохранился, с его стен открывается впечатляющий вид на окрестности. Производят впечатление горы каменных ядер, сложенных в его подвалах, узенькие щели бойниц, через которые в большие полутемные залы проникает редкий лучик солнца. впечатляет само расположение замка, ночные огоньки на равнине, отгороженной от звездного неба тоненькой оранжевой полоской зари… Но чтобы подремонтировать сие жилище, провести коммуникации, облагообразить помещения (включая подвалы, а их там на пару десятков тысяч кавказских (и не только) пленников хватит), положить везде ковры, вынести мусор, интегрировать вертолётную площадку, нанять охрану и т.д., надо вложить в него пару миллиардов долларов. При всем этом, саму страну за эти деньги не переделаешь (впрочем, о стране потом). Еще, кстати, неплохо прорыть тоннель к морю — благо, что до Латтакии и Тартуса недалеко (меньше 100км). Хотя, если так рассуждать, можно из замка прорыть еще пару-тройку тоннелей — в Ирак (меньше 150 км), Ливан (меньше 100 км) и куда-нибудь в район Голанских высот (тоже вырыть можно). После реализации задумок можно каждую ночь первого воскресенья месяца устраивать вечеринки, приглашая Гельмута Коля, Уго Чавеса и, если получится, кого-нибудь из поколения постарше — Моше Даяна, Аббы Эбана, например, или Лю Шао Цы. Собрать так всю эту интернациональную братию и, попивая тимашевский квас с местными сырными лепешками, говорить «за жизнь» о росте цен на нефть, о перспективе полетов на Марс и политике Кастро…
Примерно после часа моего брожения по Краку в гордом одиночестве из нижних коридоров замка начали доноситься голоса. Сирийцы, а это были они, явно решили восполнить пробелы в своём культурном развитии и стали потихоньку наступать снизу. Хорошо, что замок выдержал хоть час штурма. Плохо, что боеприпасов совсем не было. За исключением вышеупомянутых каменных ядер, которые, кстати, остались внизу. Теснимый осаждающими, я отступал все выше и выше, стремясь продлить мгновения сладостного одиночества. Отступал, пока не оказался на самом верху, на небольшой прямоугольной площадке башни (с классической винтовой лестницей, кстати). Завалить выход на эту площадку было нечем, дальше идти – некуда, и если б мы не играли в «осаду Минас-Тирита» понарошку, туго бы мне пришлось.
Ветер наверху был настолько сильный, что к краю площадки я подойти побоялся — можно было легко отправиться в краткосрочный полет вниз на равнину. Минут через 10, когда верхние этажи замка стал занимать неприятель, я предпринял отчаянную, но успешную попытку вырваться из павшей твердыни. Молнией я проносился по лестницам, пролетая по несколько ступеней за раз, вскарабкивался на каменные барьеры террас, сворачивал не глядя в темные коридоры. Я пролетал мимо небольших групп людей, основу которых составляли местные, вслед мне неслись крики на арабском и английском языках. За арабский не скажу, но по-английски меня атаковали чем-то вроде «Hello», «I love you!!!», «Where are you from?», «What is your name?» и т.д.
Пулей я вылетел из ворот замка (так никого и не порубив шашкой) и… Машины Ахмета не было.
Пока бежал вокруг замка, я успел поразмыслить и подсчитать потери. В минусе рюкзак, набитый небольшим количеством шмотья и… все. В плюсе — бесплатная дорога до Крака. Пусть, это и не совсем равноценные вещи, но деньги, документы и техника оставались при мне.
Впрочем, оказалось, что парковку перед замком стали занимать какие-то организованные группы c экскурсиями, и Ахмет был вынужден переставить машину в другое место, где я его, в конце концов, и нашёл. Хотя было еще сравнительно рано (около 10.30), медлить не стоило — насыщенность маршрута не позволяла. Тем более, что начинался самый настоящий грибной дождь.
Дождь был сильный. Его крупные капли разбивались на множество мелких солнечных брызг. Тут и там изгибалась радуга, дальние холмы исчезали в белесой дымке дождя, а мы неслись по серпантину в сторону Афамии. Мы проезжали небольшие деревни, рыжие поля с редкими оливами и следами небольших огородов, невысокие холмы. Дождь, то стихал, то вновь начинался с новой силой. Местность становилась менее холмистой, горы отступали к горизонту и каждый поворот дороги открывал все новые картины в удивительных зеленовато-серых и бурых тонах. Путь наш лежал через Масьяф — небольшой городок, в котором есть своя мини-Цитадель, развалины которой органично вписываются в окрестную помойку. Возле неё мы задержались недолго. Зато километров через 5 после Масьяфа Ахмет остановился на обочине, решив, что раз уж я не кормлю его завтраком (есть особенно не хотелось, да и время надо было экономить), стоит посамовольничать, так что в следующие полчаса мы пили ужасно сладкий чай с изделиями местного «хлебозавода».
Местный «хлебозавод» располагался здесь же. Он представлял собой две сложенных из грубого камня стены, перекрытых сверху грязным рваным брезентом, кое-как защищающим от дождя. Под брезентом располагалась большая печь, напоминающая по форме амфору-переростка. Сам пекарь — мужчина лет 50ти, с густыми седоватыми усами и классическим красным полотенцем на голове был одет в потёртую камуфляжную форму, сильно вытершуюся и пропитанную не то мукой, не то пылью. Он раскатывал большие «блины» теста, намазывал их чем-то вроде острого лечо, клал сверху кусочек фольги и, просунув их сквозь небольшое круглое отверстие «амфоры», прилеплял их к глиняной стенке печи. Через некоторое время он доставал их назад и складывал в одну большую стопку. «Блины», или, вернее, лепешки, тестом напоминали обычный лаваш, но томатная пропитка делала их бесподобными.
Кроме лепешек здесь было подобие пирожков с сыром или чебуреков. Сыр внутри был похож на жидковатую брынзу, только оказался совсем не соленым и, кроме того, содержал в себе зернышки тмина. К тому времени, когда мы съели по 3 лепешки, к «хлебозаводу» подошла еще пара сирийцев и мы с ними очень мило поболтали на языке жестов. Несмотря на все мои возражения Ахмет не позволил мне заплатить за лепешки сирийцу и сделал это сам. После этого сириец вручил мне пакет с парой лепешек и, как перевел мне Ахмет, сказал, что «ценит гостя из далекой Руссии и желает ему счастья». Да уж, в гостеприимности сирийцам уж точно не откажешь! Мы стали двигаться дальше, а пекарь и компания еще долго махали нам вслед…
Вскоре дорога круто свернула, и мы въехали в какую-то деревню, примостившуюся под большим кофейного цвета холмом, на вершине которого красовалась квадратная полуразрушенная цитадель. Замечу, что и в Египте, и в Сирии очень любят различного рода укрепления: построят квадратную серо-жёлтую коробку где-нибудь на горе и назовут «Цитадель Султана ибн …». Оспаривать их архитектурную и историческую ценность я не собираюсь, но в тот день мне хватило Крака. Так что, я попросил Ахмета не останавливаться. Мы свернули на северо-восток, и я уже начал беспокоиться — туда ли мы едем? Достав распечатку, в которой были небольшие картинки достопримечательностей, я ткнул пальцем сперва в Ахмета, затем в себя, а потом в руль и в картинку с колоннами. Ахмет сделал успокаивающий жест рукой и кивнул.
Руин здесь было более чем достаточно. В основном это были колоннады. Лучше всех сохранилась одна, образовывавшая главную улицу Афамии (Город был основан в IV веке до н.э. правителем Сирии Селевком I Никатором и назван в честь его жены Афамии). В окрестностях остались еще следы стен, разрушенная церковь и что-то еще, по мелочам. Руины стоят, что называется, «в чистом поле» и выглядит это впечатляюще: расположенная на фоне далеких красновато-зеленых гор равнина, покрытая небольшими холмами и посреди равнины видна длинная (в пару километров) линия сероватых полуразрушенных колонн. Если к вышеперечисленному добавить еще солнце, изредка
пробивающееся сквозь лиловые тучи, периодически начинающийся дождь и полупрозрачную радугу, то получится как раз то, что видел в тот день я.
Подойти к руинам можно с любой стороны — простор позволяет. Я бы вероятно так бы и сделал, но Ахмет привез меня к будке, в которой принимались пожертвования на поддержание руин, при том вовсе не добровольные. Говоря попросту, в будке продавали билеты, которые для иностранцев стоили ни много ни мало — 150 фунтов. Здесь же я купил пачку открыток с видами Афамии. Ахмет тут же испарился, пообещав ждать меня по другую сторону руин. Мы постояли пару минут с сирийцем из будки, посокрушались по поводу дождя, мило поулыбались друг другу, отметили, что «Россия — гуд», «Сирия — бьютифул», после чего – расстались.
И я побрел…
Прыгая по обломкам древней цивилизации, укрывая фототехнику от периодически поливавшего дождя, я искал наиболее приличные ракурсы для съемки. Я и не заметил, что прыгаю не один. В полном молчании, не издавая ни звука, за мной прыгала толпа местных ребятишек. Слышать я их не мог, т.к. этому мешал капюшон и дождь. Когда меня похлопали по плечу, я немного удивился, а когда обернулся. увидел, что чумазый мальчуган лет десяти, протягивает мне мою бленду, которая, должно быть открутилась, пока я скакал по развалинам. Я кое-как пообщался с сирийской молодежью, после чего продолжил движение вдоль колоннады. Периодически ко мне с заговорщическим видом подходили люди, доставали свертки, разворачивали их и показывали «древние» статуэтки, кувшинчики, «серебряные» монеты и т.д. Одну «серебряную» монету я купил. Естественно, не за начальную цену в 50 долларов, а за вполне разумные 100 фунтов (50 рублей или около 2х долларов). Вряд ли свинец, из которого она сделана, стоит дороже.
Около полутора часов я ходил по осколкам колонн, поднимался на окрестные холмы, любовался радугой, щурился от солнца, мок под дождем — уж очень быстро менялась погода.
Налюбовавшись Афамией вдоволь, я уже вышел на дорогу и направился к стоянке, где дожидался меня Ахмет, когда к той же стоянке подкатил автобус. Автобус был необычен тем, что был разукрашен до неузнаваемости: флажки, наклейки, катафоты, хром — всё это, налепленное на обычный школьный автобус древнего образца, слегка напомнило мне ухищрения некоторых наших дальнобойщиков по «украшательству» своих грузовиков. Не хватало только портрета какой-нибудь красотки топлесс, ну оно и понятно — мусульманская страна.
Меня особо не удивило, когда из школьного автобуса высыпали школьники. В отображении на российскую систему образования это был класс 10й-11й, судя по возрасту. Иностранец с большим черным фотоаппаратом их явно интересовал. Наобщавшись с ними на традиционную тему российско-сирийской дружбы, я был выцеплен водителем, заметившим мой интерес к его автобусу. Он схватил меня за руку, потащил меня к дверям, открыл их и жестом предложил сесть за руль. Да, отделка кокпита колымаги впечатляла! В ней наблюдалось смешение времён и стилей: классицизм 70х, образцы товаров Компании Гудзонова Залива, персидские мотивы и арабский неореализм. Впечатляла и архаичная приборная доска, и громадный оплетенный руль и накладки на педали. Не хватало только красных брызговиков и надписи «Street Racing».
Школьники предложили задокументировать моим фотоаппаратом факт управления автобусом, и, хотя фотографии у них явно не получились, их радушие и интерес к моей скромной персоне были приятны. Похлопав по плечу водителя и рассыпавшись в комплиментах их прекрасной стране, я поспешил уйти.
Наш путь лежал в Алеппо. Тучи мы оставили в Афамии и теперь летели по цетральному хайвею страны, среди голубовато-бурых холмов, полей, покрытых пылью городов и небольших еловых рощиц. Всё это воспринималось не очень отчетливо, т.к. меня просто начало «срубать». Глазки сонно закрывались, а едва подавляемая зевота красноречиво свидетельствовала о том, что первых впечатлений о Сирии было более чем достаточно. Сложнее всего было не само сонное состояние, а необходимость поддерживать бодрый вид. Все же мне хотелось производить впечатление большого и сильного русского, которого не сломило длительное отсутствие еды и сна (лепешки не в счет). Да и процесс вождения хотелось контролировать визуально ибо Ахмет, почуяв скорое освобождение от моего общества, полетел быстрее обычного. В общем, когда мы въехали в Алеппо, сон я окончательно переборол. Солнце было уже достаточно низко и планы посетить Цитадель сегодня казались нереальными, тем более, что Ахмет утверждал, что она работает до 16.00.
Не мудрствуя лукаво, я согласился на гостиницу «Dar Halabia», предложенную мне еще при переписке с «Halabia tour». Во всяком случае, имело смысл посмотреть номер.
Мы припарковались на оживленной улице, вышли и направились в проём между домами (иначе его сложно назвать), наполненный валявшимся мусором и переступавшими через него людьми. В общем, преодолев помойку, мы попали на грязную узковатую крытую улочку, по обеим сторонам которой были не то контейнеры, не то мини-лавки. Большинство них, впрочем, было закрыто металлическими решетками, а те, что были открыты, продавали бесполезную мелочёвку. Мы свернули еще в какой-то переулок, в котором играли в салочки дети, и подошли к металлической неприветливой двери, странно торчавшей в этой стене без окон. Аккуратная табличка «Dar Halabia» обнадеживала. Хотя под ней очень хотелось дописать «Оставь надежды всяк, сюда входящий».
Особенностью арабской архитектуры, пожалуй, является то, что часто нельзя чётко понять, в помещении ли ты или на улице. Войдя в эту феерическую гостиницу, мы с Ахметом попали в полутемную комнатку, вдоль одной стены располагалась лестница, ведущая наверх. Пройдя сквозь комнату, мы попали как бы во внутренний дворик, находящийся под открытым небом. «Дворик» был заставлен столиками, застелен коврами, вокруг на возвышениях стояли разные пыльные артефакты вроде статуй, кальянов, витрин с побрякушками и т.д.
За одним из столиков сидел молодой сириец с длинными, немного вьющимися волосами. Он был хорошо сложен, и изящные очки придавали ему утонченный и интеллигентный вид. Английский его был неплох. Хотя тонкий юмор, который он практиковал, оставался для меня за гранью понимания в большинстве случаев. Т.е. в ряде случаев я чувствовал, что он шутит, понимал смысл сказанного, но то, что он говорил, казалось совсем не забавным. Зато Ахмет улыбался своей широкой белозубой улыбкой, которой могли бы позавидовать все стоматологи мира. Думаю, что он мог бы с успехом улыбаться бы и из телевизора, получая неплохие суммы от компаний, производящих что-нибудь вроде «Orbit».
Был в комнате и еще один человек — европейского вида девушка, которая улыбалась вместе с Ахметом и периодически вставляла в разговор французско-английские словечки, на которые утонченный сириец реагировал одобрительными кивками. Общий разговор о жизни скоро закончился, и мы перешли к делу. На мой вопрос, кому отдать деньги за «today’s driving» (договаривался я с утонченным сирийцем, а возил меня Ахмет), сириец пожал плечами и заметил: «Ахмет — мой друг. Я — друг Ахмета. Давай деньги, кому хочешь — как-нибудь поделим». Я подумал и отдал деньги Ахмету. Мы договорились выехать в Пальмиру на следующий день в 10.30, после того как я осмотрю Цитадель Алеппо.
Комната оказалась так себе, но жить было можно. Я поинтересовался у сирийца, где можно заморить червячка, и он предложил мне комплексный ужин в «Dar Halabia» всего за 300 местных фантиков. Я порасспросил его о меню и меня оно устроило, после этого — бросил вещи в комнате и отправился на прогулку.
Бродить по грязному пустому рынку мне не понравилось. Тем более, что по пустым улочкам периодически, оглушительно сигналя, пролетали маленькие грузовички, от которых приходилось уворачиваться, так что я, вновь преодолев помойку, вышел в город. На улице уже зажглись редкие фонари, и я отметил, что райончик был не особо живой: с магазинами был явный кризис да и окрестная архитектура оставляла желать лучшего.
Я прошёл пару кварталов и очутился на овощном рынке. Рынок состоял из двух частей: освещенной и, как выяснилось позже, неосвещенной. В освещенной части всё было просто. Даешь деньги — получаешь фрукты. Или овощи. Кому отдавать деньги — видно, что дают взамен — тоже. Ну что ж, отмечу, что с растительной пищей в Сирии все очень хорошо: огромные помидоры, редис, огурцы, бананы, финики — всё, что душа желает. Обойдя весь рынок, я решил пройти через небольшую тёмную площадь на другой стороне, которой было что-то, где горел свет, предположительно — магазины.
«О, Сирийские, Ночи, как же вы темны!» — это то, что я подумал (если лексически облагообразить), споткнувшись о ящик с помидорами. Под ногами что-то хлюпало, в ноздри бил запах гниющих овощей, и в темноте угадывались фигуры сидящих на земле людей. Оказалось, что темная площадь являлась продолжением рынка. Может, торговые места там дешевле, может что-то еще, но место это доверия не внушало. Для сравнения, представьте себе какой-нибудь «Ашан» без света. В общем, пробиваясь сквозь руины этой овощебазы, я шел на огонь магазинов. И вышел. К полицейскому комиссариату по транспортным делам. Здание больше напоминало ангар. На входе висел привычный портрет Асада, внутри тускло мерцали лампы и всё сооружение здорово напоминало зал ожидания какого-нибудь захолустного автовокзала.
Внутри, кстати, оказался небольшой рынок, продавали там кое-что из еды и одежды. Думаю, что если бы в здании ГАИ на ул. Юности разместили бы что-то подобное, то это было бы, по меньшей мере, забавно. Здесь же это смотрелось вполне нормально. Я купил пачку печенья, банку колы и двинулся обратно в гостиницу.
Ужин оказался поганым. Не скрасила его даже англо-американская команда бэкпэкеров. Во всяком случае, разговаривать с ними было неинтересно. Одна девчонка, узнав, что я из России, сказала, что собирается зимой через Москву в Китай по Транссибу. Интересовалась что и как там в России. По старой доброй традиции, чтоб не разрушать стереотипы, рассказал ей про водку, про медведей, про разбойников и про Красную Площадь. Заметил, что в глазах её поселился огонёк сомнения насчет целесообразности поездки. Впрочем, мне эти капиталисты быстро надоели и я поспешил распрощаться, тем более, что предыдущая бессонная ночь брала своё. Так что я поднялся наверх в комнату, вход в которую осуществлялся через общий балкон, выходивший в тот самый «дворик», лёг и мгновенно уснул.
Утро принесло новый день и новые проблемы. После душа я обнаружил, что заперт. Дверь, несмотря на поворот ключа и нажим ручки не хотела открываться. Пришлось воспользоваться окном, чтобы хоть как-то выйти к завтраку (вплоть до самого отъезда из гостиницы я пользовался только окном). Завтрак был настолько аскетично-гадким, насколько непитательным. Спасло вчерашнее печенье. Что меня удивило, убирала со столиков та самая француженка, которую я видел вчера. Оказалось, что она в Сирии уже год и подрабатывает в гостинице, чтоб не платить за проживание.
После завтрака я отправился в Цитадель. Путь к ней лежал через пресловутый рынок, который оказался просто гигантским. По бесконечным тоннелям, охваченным утренним шевелением открывающихся лавочек, я бежал около 40 минут, пока на горизонте не показалось пятно света. Когда я вышел на свежий воздух, ощущение у меня было такое, словно я целый день катался на метро — столь велик был контраст с тем, что я увидел «на поверхности». Передо мной возвышалась вполне приличная крепость, располагавшаяся на горе так, что чтобы её можно было рассмотреть, приходилось задирать голову. Главный вход располагался как раз напротив выхода из трущоб, так что я почти сразу устремился туда. В этот день я еще не взял штурмом ни одного замка, но все получилось, как и ранее с Краком. Мне сообщили, что Цитадель откроется только в 9.
Когда я обошел вокруг Цитадели и вернулся к входу, было как раз около 9ти. При всей величине Цитадели на это у меня ушло 20 минут. После этого я предпринял второй штурм крепости, и он увенчался успехом. Внутри Цитадель представляла собой полуразрушенный лабиринт под открытым небом — рай для пэйнтбола. Кое-где попадались небольшие башенки, с которых открывалась панорама города, удивительно похожая на панораму Каира — те же грязные серо-коричневые лачуги, ютящиеся одна на другой… Еще с севера на город надвигалась лиловая туча, которая своим видом обещала, что день не будет слишком сухим. В довершение картины, в одной из башенок, самой высокой, добрые ценители сирийских древностей устроили туалет. Так что бороться с желанием покинуть взятую крепость я не стал. По пути к выходу зашел в один магазинчик, торговавший сувенирами, где разговорился с продавцом-болгарином. Мы нашли общий язык и как братья-славяне трепались минут 20 на русско-болгаро-англо-французском языке. Очень не хотелось вновь нырять в трущобы рынка, уходя из-под серого купола осеннего неба, но развившуюся клаустрофобию я все же поборол. Вихрем промчался я через рынок и, войдя в гостиницу, поинтересовался у утонченного сирийца наличием Ахмета. Сириец совершенно серьезно сообщил мне, что Ахмет заболел и что до Пальмиры мне придется добираться самому, так что я могу никого не ждать, а прям сейчас из гостиницы и уматывать. Я нахмурился и задумчиво хрустнул пальцами, обдумывая сказанное. Сириец, вероятно, подумал, что шутку продолжать не стоит, поэтому махнул кому-то стоявшему за дверью, и оттуда вышел вечноулыбающийся Ахмет.
Подходя к микроавтобусу, я увидел странно упершегося в заднюю дверь человека, который отошел от машины только когда Ахмет сел за руль. После этого он вынул кирпичи из-под задних колес и исчез. Как я понял, ручник у Ахмета не работал.
Через 15 минут мы оставили позади Алеппо и помчались сквозь моросящий дождик в направлении Хамы. Дорога прошла незаметно и уже через два часа мы остановились возле норий — гигантских деревянных водяных колес, которые уже сотни лет выполняют свои функции, скрипя жерновами на весь город. Сейчас они явно бездельничали, и причиной тому был малый уровень воды в реке Оронт. Оценив сии сооружения, я сказал Ахмету двигаться дальше.
Еще через пару часов мы проскочили Хомс, ничем особо не запомнившийся и вырулили на Пальмиру.
Путь в Пальмиру пролегает через Сирийскую пустыню — живописное местечко, покрытое песчаными холмами. От алеппских туч не осталось и следа, и лимонно-желтое солнце, неторопливо скользя по глиссаде клонящегося к закату дня, отдавало еще теплые ноябрьские лучи уже покрывшейся осенней дремотой земле. Черная лента дороги, размеченная желтой полосой по середине и обочинам, резко выделялась из ландшафта. Её черная змейка уходила в точку на горизонте, сверкая вдалеке на подъемах словно зеркало. Машина на этих подъемах прилично подпрыгивала. Подпрыгивали и редкие встречные машины, в основном, кстати, это были российские «ЗИЛы» и «УАЗы». В Сирии вообще очень много наших машин. Так, возле Крака я встретил старенький «ИЖ» — «каблук», на дорогах видел немало «классики». От «Самар» вообще в глазах рябило.
Узенькая полоска коричневатой дымки через некоторое время материализовалась в горы. Когда мы добрались до них, дорога стала менее ровной — пошли средней крутизны подъемы и спуски. Стали попадаться указатели типа «Iraq — 230km» – жаль, что в Багдаде, увы, не все спокойно нынче, а так я точно попросил бы Ахмета заехать: уж очень хотелось бы прикупить берет «a la Хуссейн».
В одном неприметном месте мы свернули на грунтовку и через 10 минут движения между песчаными дюнами остановились на заправке, тщательно замаскированной песком. Залив полный бак, Ахмет вернулся на грунтовку, обогнул пару холмов и я увидел Её. Она была оранжевой, как и те пески, которые Её окружали. Заходящее оранжевое солнце освещало ряды колонн, портики. На холме возвышалась обязательная Цитадель — просто представить не могу, как её могло там не быть!
Ахмет говорил о погребальных башнях, крепости, храме Бэла по мере того, как мы всё это проезжали. Прокатившись по булыжной дороге, усаженной по краям полузасохшими пальмами, мы въехали в небольшой городок. Я не хотел сильно отдаляться от развалин и попросил Ахмета остановиться у ближайшего отеля. Ближайший отель носил гордое месопотамское название «Ishtar-hotel». Для 15-ти долларов, включавших неизвестного состава завтрак, которые я за него заплатил, он выглядел вполне прилично.
Отпустив Ахмета и разгрузившись, я направился прямиком к развалинам. Миновав арку ворот, я вышел из города и двинулся вдоль дороги. Жрать дорожную пыль, поднимаемую местными драндулетами, мне скоро расхотелось и, миновав гостиницу с тематическим названием «Zenobia», я свернул в пески.
Пальмира («город пальм») — некогда цветущий город, ныне небольшой городок в Сирии, знаменитая развалинами величественных сооружений, памятниками последней поры древнеримской архитектуры. Она лежит в одном из оазисов пустыни, между Дамаском и Евфратом, в 240 км к северо-востоку от первого и в 140 км от второго. В древности в Пальмире властвовала легендарная царицей Зенобия, вступившая в противостояние с Римом и даже отвоевавшая было у него часть подвластных Риму территорий (к примеру, часть Египта). Теперь на месте древнего кипения ближневосточных страстей видны одни лишь руины. Впрочем, отдам должное арабам: руины они изготовляют первосортные. Как и возле Пирамид Египта, везде валялись какие-то кирпичи, обломки колонн, немаленьких размеров камешки, о которые не слишком-то приятно было спотыкаться.
До заката оставалось часа два, и я метался между колоннами, уцелевшими стенами, торчащими из земли сломанными зубьями колонн, арками как белка с орехом из «Ледникового периода». Я вспотел как лошадь, разделся по пояс, а потому вскоре покрылся коричневато-желтой пылью, но прыти от этого не убавилось. Было какое-то ощущение, что я чего-то не успеваю. Не успеваю побывать во всех точках, открывавших наиболее эффектные ракурсы жёлтых колоннад, портиков и т.д. Очень хотелось поснимать все то, что я видел с разным освещением, тем более, что оно менялось с каждым мгновением. Но что меня удивляло, так это то, что сколько я ни носился по пескам Пальмиры, кроме пары бедуинов я никого не встретил. Говоря грубо, это выглядело так: песчаное поле (пустыня), окруженное несколькими холмами, усаженное остатками колонн и арок и… никого… кроме ветра, пересыпающего песок, палящего солнца, да редкого «бибикания» машин на отдаленной дороге. Волшебное место: «Белое солнце пустыни» тут, конечно, не снимешь, но что-нибудь из Хаггарда экранизировать — легко.
Солнце начало скрываться за песчаными холмами на северо-западе. Чтобы продлить жизнь светила, а заодно полюбоваться удлиняющимися тенями, наползавшими на равнину, я взлетел на вершину ближайшего холма по достаточно крутой тропе.
Зрелище и впрямь было великолепным. Назвать его можно было, например, «Микены после бомбежки», «Ничто не вечно» или «Луна 2153». Расположенные геометрически правильно руины очень напоминали макет печатной платы: могучие колонны-конденсаторы, разведенные магистрали следов улиц, небольшой амфитеатр, здорово смахивающий на корпус для крыльчатки охлаждения и огромный прямоугольник храма Бэла, напоминавший процессор. Подчеркну, впрочем, что когда я любовался зрелищем с высоты холма, то видел я в первую очередь руины древнего города, результат войны с ветром и песком, все великолепие заката над теми местами, где когда-то кипела жизнь, где гремя броней стройными рядами проходили войны, где собирались караваны навьюченных заморскими диковинами верблюдов, где темноглазые красавицы развлекали пением и танцами (фишку с печатной платой я придумал уже потом)…
Спуск с холма потребовал очень жесткого торможения, хотя прошел очень быстро. Камней вниз я снес прилично, но скорость удалось погасить, сохранив фото-технику целой. К этому времени я окончательно принял решение задержаться в Пальмире и встретить там рассвет, перенеся поездку в Дамаск часов на 8 утра, а за одно и захватив завтрак в отеле.
На равнине я встретил девчонку, продававшую бусы — очень милое и не очень навязчивое создание. До той поры, пока я не пожертвовал ей 100 фунтов.
Взамен, я, впрочем, получил несколько фотографий и бедуинские бусы. Мы бы мило распрощались и этим бы дело и кончилось, но ветер уже разнес запах денег по равнине. Не знаю, из каких щелей они все выползли, ведь я смотрел на равнину сверху! смотрел внимательно! Там никого не было. Через 10 минут я уже махал руками, отбиваясь от толпы детей, клянчивших деньги. Отбиться мне удалось, и я двинулся на юг — к Храму Бела. По пути обнаружил развалины, которые сразу окрестил «храм разбитых сердец» — кучка каменных блоков, возможно капителей, выполненных в форме сердца — интересное зрелище.
Пока я дошел до храма, солнце село окончательно. Основная колоннада Пальмиры, подсвеченная мягким оранжевым светом, смотрелась очень неплохо, так что я решил оставить Бел на утро и повернул назад. Темнота выгнала из руин небольшое число туристов, в основном это были местные. Как ни странно, но до этого я их не замечал. Впрочем, они особо картины не портили и те два часа, которые я бродил по темноте, прошли просто отлично. К 8ми вечера я вернулся в город, принял душ в отеле и отправился ужинать. Притом, что среди руин никого почти не было, все столики во всех местных кабаках (а их тут было около дюжины) были заняты. Найдя себе один свободный, я неплохо подкрепился бобовой похлебкой, бараниной и блинами.
После ужина я решил посмотреть, что творится на окрестных улицах города, но оказалось, что везде кроме улочки, на которой был расположены отели (включая мой) и рестораны жизнь с закатом просто умирает — темно и безлюдно. Единственные, кто мне встретились, были два человека, разгружавшие грузовичок с финиками. Заметив мой интерес к сему продукту, один из них без лишних слов вручил мне засохшую ветвь с висевшими на ней сморщенными плодами, которые, кстати, оказались очень и очень вкусными. На главной улице я попытался выяснить, где находится почта — уж очень хотелось отправить на Родину открыток. Местные, расталкивая друг друга, попытались мне это объяснить, но у них не получилось. Положение спас владелец близлежащего продуктового магазина. Он предложил мне оставить ему открытки и деньги на марки, а завтра он, мол, зайдет на почту и все сделает. Я пожал плечами, отдал ему открытки, деньги на марки из расчета 50 фунтов за открытку и немного сверху и, напомнив ему, что отправка этих открыток является жизненно важной задачей, ретировался.
Так я стал проверять сирийцев на честность.
Будильник прозвонил в 4 утра. Спустившись, я растолкал спавшего на диване в холле хозяина гостиницы, для того чтобы он отпер мне дверь на улицу.
Я объяснил ему, что собираюсь посмотреть рассвет над руинами, он посмотрел на меня как на ненормального, пожал плечами и выпустил на улицу.
В 5 часов я уже сидел на холме вместе с двумя австралийцами и любовался восходом. Интересно, во сколько пришли туда они?
Бордовая заря растворяла блекнувшие перистые облака, солнце всходило над равниной. Я пофотографировал Цитадель и погребальные башни, окрасившиеся в ярко- оранжевые тона в утреннем свете, понаблюдал за просыпающимся городом да и двинулся вниз.
«Храм Бела на картошке» особого впечатления не произвел. Грубо заделанные бреши в стенах выглядели ужасно: арабы просто захотели огородить кусочек древнего, чтобы хоть как-то можно было собирать за него деньги. Думаю, что и за руины Пальмиры собирали бы деньги, но огородить столь большую площадь не так-то просто. За дальней стеной храма располагалась исполненная в лучших сирийских традициях сирийская помойка. Все-таки прогрессивные достижения человечества в виде пластика и полиэтилена не пошли Сирии на пользу: если дерево, пищевые отходы и бумага как-то еще могли разрушаться и исчезать естественным путем, то пластиковые банки, бутылки, пакеты, разбросанные везде, где только можно, производили удручающее впечатление.
Решив, что от Пальмиры я уже получил все, что можно, я направился завтракать. Завтрак был откровенно гадким. Хуже чем в «Dar Halabia». Подробнее скажу лишь, что довольствовался лишь парой лепешек да проглоченным с закрытыми глазами стаканом препротивного чая. Такси до автостанции, откуда отходил автобус в Дамаск, мне вызвали в рекордно короткие сроки. «Merсedes» «времен Очакова и покоренья Крыма» стоял у входа через 40 секунд после того, как хозяин гостиницы снял трубку телефона. Мобильный музей искусств немецкой автосвалки выгрузил меня перед какой-то харчевней через 20 минут. Водила показал пальцем на толстого небритого продавца печенья, конфет и фиников в небольшой лавочке, располагавшейся здесь же, и знаками объяснил мне, что ему я должен отдать деньги за билет. В обмен на 150 фунтов упитанный сириец выдал мне клочок бумажки с какими-то закорючками и собственным автографом. Едва я приобрел этот билет, как подъехал автобус. Это была видавшая виды «Scania» со свежезашпаклеванным бампером и мятым крылом. Судя по количеству людей, вышедших из автобуса, я сделал предположение, что Пальмира была какой-то промежуточной остановкой по пути в Дамаск. Вывалившаяся из автобуса толпа народа тотчас же ломанулась в харчевню, одновременно служившую и залом ожидания в этой странной автостанции. Там народ решил расположиться основательно: многие заказали суп, мясо и чай. Меня посетила мысль, что чавкать вся эта братия будет долго, так что я решил пока расположиться в автобусе. Из автобуса меня, впрочем, с треском выпихнул человек в кожаной куртке. Объяснений его я не понял, но решил подождать на улице. Прождав минут 15, я вновь попытался взять штурмом автобус, но был вновь остановлен — на этот раз сирийцем в помятом костюме, сидевшим прямо на ступеньках у входа в харчевню.
Мои опасения относительно задержки выезда не оправдались. Через 10 минут какой-то невысокий пухлый человечек вышел из харчевни, крикнул что-то и вся толпа, побросав, кто суп, кто чай, кто сигарету, выкатилась на улицу и в мгновение ока всосалась в автобус.
После этого я предпринял еще одну попытку сесть в автобус, и на этот раз мне это удалось. Последние 3 ряда были полностью свободными, так что туда я и сел, получив доступ к окнам по обе стороны автобуса.
Последним в автобус запрыгнул человек в кожаной куртке. В руках он держал две пластиковые канистры с водой. Едва мы отъехали от автостанции, как он стал ходить по салону и разливать воду из канистр в пластиковые стаканчики, раздавая последние пассажирам. Надо сказать, что всю дорогу до Дамаска этот человек ходил по салону и занимался предоставлением «сервиса на борту»: задергивал шторы, наливал воду, вытирал пыль, пшикал освежителем воздуха и включал лампы освещения. В автобусе было два телевизора и очень скоро их включили. За два с половиной часа дороги я посмотрел «Рэмбо 3» на арабском. Впечатлило.
Мелькавший за окном пейзаж был достаточно однообразен: серо-желтоватая, местами коричневая пустыня с редкими следами цивилизации. Для России, впрочем, пейзаж был нетипичен, так что два с лишним часа прошли в созерцании.
Дамаск начался как-то неожиданно — пробрались какими-то переулками и остановились на пульмановском автовокзале. Едва я вышел из автобуса и сделал пару шагов, как ко мне подошел какой-то человек и предложил такси. Я еще не успел ему ничего ответить и только начал го изучать, как непонятно откуда появился местный полисмен, бесцеремонно взял обратившегося ко мне человека за руки, скрутил их за спиной и куда-то поволок. «Интересненькое начало» — подумал я. Помедлив пару секунд, я пожал плечами и двинулся дальше. Пройдя метров 100 я подошел к желтой машине, не оставлявшей сомнения её принадлежности к извозу и сказал водителю: «Omeyades’ Mosque. 150.». Он как-то подозрительно быстро согласился, так что я повторил предложение еще раз. после того как я сел в машину и мы отъехали от автостанции, он поинтересовался, мол, куда едем-то?
Минут 15 я пытался изобразить собой мечеть Омеядов. Не буду говорить, к каким приемам я прибегнул для этого, но думаю, что Дэвид Гаррик тут отдыхает.
В конце концов, до таксиста дошло, куда ехать (оказалось, что это произносится как «OmAyades’ Mosque») и он попросил за это 400 фунтов. Я повторил озвученную мной ранее сумму, подкрепив её длинной гневной тирадой, из которой он, вероятно, понял только интонацию.
Движение в городе было не очень свободным. Пока мы стояли в пробке, таксист изнылся, говоря, что «ехать далеко, пробка длинная, 150 — маловато будет».
Я был неумолим.
Минут через 20 он привез меня в какой-то оживленный переулок и махнул рукой в направлении, куда надо было «немножко пройти». Доверять таксисту у меня особых причин не было, но проверить его я никак не мог, тем более, что мечети Омаядов видно не было. Время у меня было, так что таксиста я отпустил и двинулся в указанном таксистом направлении. И заблудился… в одном из переулков я увидел большую стеклянную витрину с надписью на русском языке: «Грузоперевозки по России». Я зашел внутрь и очутился в просторном зале в конце которого стоял стол, за которым сидел сириец. Моего английского он явно не понял, так как на вопрос «Excuse me, I need Omayade’s mosque. Could you help me?» он никак не отреагировал и продолжал сидеть и таращиться на меня. Язык жестов его также не убедил, тогда я сказал по-русски: «а если вот так?». Тут он оживился, и я получил ответ на приличном русском языке, хотя и не без акцента: «Так лучше».
Через пару минут я рассыпался в благодарностях, получив четкие указания, как добраться до мечети. через переулок я вышел на рынок — грязная крытая улочка, наполненная кучей различных лавочек, вокруг которых суетились люди. Рынок был похож на алеппский, только ощутимо просторнее. Главная улица рынка действительно вывела к мечети. Я купил билет, который давал право посещения не только мечети, но и прилагающейся гробницы Саладдина. Гробница впечатления не произвела, а вот мечеть оставила очень благоприятное. Мраморный пол приятно холодил голые ступни, однако приходилось смотреть под ноги. Странные сирийцы за чем-то бросали на пол просо, вследствие чего, местами собирались голуби, а наступать на засиженные ими места по понятным причинам не хотелось.
Внутри мечети было очень красиво и оживленно: некоторые местные молились, некоторые сидели в уголках и разговаривали. Понравилась открытая библиотека церковных исламских книг — огромный стеллаж — подходи — бери — читай.
Во множестве окон были красивые цветные витражи, огромные стеклянные люстры свисали с потолка, а мягкий ковер создавал ощущение уюта. В общем — позитивное место. Напоминает холл какого-нибудь театра, только чуть больше и с восточной спецификой.
Пошатавшись часок по мечети, я отправился на рынок. Удержаться от соблазна и потерпеть с закупками до вечера я не смог и скоро перемещаться мне стало немного сложнее, так как «взлетный вес» мой увеличился на пару килограммов сладостей и некоторое количество деревянных шкатулок. Бумажник, впрочем, полегчал, да так, что на такси в аэропорт мне теперь явно не хватало. Так что, когда я вышел с рынка, к моим заботам добавилась еще одна — обмен долларов на местные лиро-фунты. Передо мной был широкий проспект, так что я просто двинулся вдоль него, в надежде найти банк.
Банк я сам найти не смог, зато нашел большую гостиницу. Сообщив им пару фактов: 1. то, что я хочу поменять денег 2. то, что я не являюсь их постояльцем, я также получил взамен пару сообщений: 1. деньги они мне менять не будут, 2. путь к ближайшему банку.
В поисках ближайшего банка я попал на какую-то небольшую площадь. Поскольку тратить пол-дня на поиски банка я вовсе не собирался, я отловил первого же попавшегося мне полицейского, достал купюру страны звездно-полосатого флага и спросил про «change». Страж порядка понял, чего я от него хочу, потому предложил мне следовать за ним. Он завел меня в какой-то полутемный торговый центр, набитый небольшими магазинчиками и сдал на руки местному меняле.
Я проверил купюры и минут через 10 вышел на улицу, вновь являясь счастливым обладателем пачки местных фантиков.
На моем пути оказался магазин сладостей и я поспешил заполнить ими купленные мной шкатулки. Денег было предостаточно, так что я решил прибегнуть к чревоугодию, тем более, что с самой Пальмиры я ничего не ел.
Мне попалась какая-то тесная, набитая людьми харчевня, в которой сидели одни сирийцы. Место свободное было только одно — за центральным столиком. Туда-то я и примостился, сложив своё барахло в ногах под столом. Местный метрдотель поспешил обслужить «дорогого гостя» или вернее «редкую залетную птицу» и принял заказ — пару салатов, бобовую похлебку и местный кебаб и Orange juice.
Все оказалось достаточно приятным. Кебаб был выше всяких похвал, но когда мне принесли банку «Fanta» я несколько растерялся. Подозвав метрдотеля, я поинтересовался тем, что эта банка символизирует. Выяснилось, что банка газировки с апельсиновым вкусом символизирует «orange juice». В ответ на мой удивленный взгляд, он стал перечислять, что у них есть «Coka-Cola juice, Sprite juice, …». В общем, пообедал я отлично, и, честное слово, все это время внимание всех людей в харчевне было приковано ко мне. Это не то, что бы льстило, но было довольно забавно — эдакий «первый королевский обед Тома».
Остаток дня прошел в шатании по городу — напрягаться и ехать куда-либо не, отягощенному сувенирами, совсем не хотелось. Сперва еще мелькала мысль поехать за город, на гору Касьюм, чтобы посмотреть на город сверху, но сам Дамаск к себе абсолютно не располагал. Впечатление от самого города было так себе. Уж очень эти восточные города похожи между собой: что Каир, что Алеппо…
Когда стемнело, я вновь вернулся к рынку, купил еще немного барахла, в частности открыток с марками, которые прямо здесь же и заполнил. Было около 8ми вечера, а вылет в Москву был около 4х утра, так что я решил поехать в аэропорт, чтобы хоть немного поспать. Захлестнула меня ностальгия по Родине и, тщательно прицелившись, выловил я из потока нашу «девятку» на которой и поехал в аэропорт. Восточный стиль вождения меня вообще немного удивляет, но когда таксист решил поехать по ближайшей к обочине полосе встречного движения по отнюдь не пустынной дороге, шириной с наше 3е кольцо, счастья мне это не прибавило. Доехали мы без приключений и даже очень быстро, хотя несчастная «девятка» выла, ревела, кряхтела, скрипела, но больше 110 разгоняться не желала.
В аэропорту я поужинал, вздремнул пару часиков, отправил открытки, проверив себя на догадливость, ибо ящик, в который я их положил, был больше похож на мусорный контейнер, чем на почту.
За час до регистрации я разговорился с одним арабским пареньком из Кувейта. Английский у него был не очень, но его видение жизни показалось мне несколько необычным. Приведу вкратце наш диалог:
-А что ты тут делаешь?
-Я жду самолет, чтобы улететь в Москву
-Зачем тебе в Москву?
-Не поверишь, я там живу. Сам-то из Сирии?
-Нет. Из Кувейта.
-Интересно. Из Эль-Кувейта?
-О, да!! Эль-Кувейт!!! лучший в мире город.
-Не сомневаюсь. Я сам из Эль-Москоу. Хотя мы обычно говорим просто «Москоу» — опускаем формальности. Как тебя в Дамаск занесло?
-Я брата провожаю. Он полетел в Кувейт.
-Уже полетел? А чего ты тогда здесь сидишь?
-Я жду, когда он долетит до Кувейта, и потом пойду домой.
-Интересно, а зачем?
-Ну, а вдруг он вернется.
-Зачем?
-Не знаю.
-М-да. А чем ты по жизни занимаешься?
-Телик смотрю. Играю в PlayStation.
-Нет, ты не понял. у тебя есть какая-нибудь профессия, работа?
-Нет, я очень плохой человек.
-Почему?
-Ну я не работаю, смотрю телик, играю в PlayStation, много курю. Мне просто лень что-то делать.
-Ну а деньги? Они тебя не интересуют?
-Когда мне нужны деньги, я просто прихожу к отцу и прошу у него денег. Я вот только думаю: сейчас он дает мне деньги, а однажды он перестанет давать мне деньги.
-Ну и тогда ты пойдешь работать?
-Нет, зачем?
-Не знаю. А чем твой отец занимается? Он в нефтяном бизнесе?
-Нет, не в нефтяном. Он строит дома.
-это как?
-Ну он даёт людям деньги и говорит: Постройте дом. Они строят дом. Он смотрит на построенный дом, думает и продает его. Иногда это приносит деньги.
-Ты говорил, что у тебя брат улетел в Кувейт. Когда он вылетел?
-Часа два назад.
-А когда он прилетит?
-Уже прилетел.
-А сколько ты еще тут будешь?
-Ну ты улетишь, тогда я пойду.
-А смысл ждать?
-Мне все равно делать нечего. В гостинице надоело.
-А у тебя еще есть братья или сестры кроме твоего брата, который улетел?
-Да. У моего отца 4 жены….
-Ого! Большая, наверное, семья!
-У меня 16 сестер и 3 брата.
-Наверное, кто-то уже женат/замужем и у них свои дети… так?
-Да, у меня у 5ых сестер уже свои дети.
-Сам-то не хочешь жениться?
-Нет, мне это неинтересно.
-А что тебе вообще в жизни интересно?
-Ну я телик люблю смотреть…
(Тут объявили регистрацию на мой рейс, и мы спешно распрощались)
Особенностью Сирии является то, что с выезжающих из страны собирают дополнительные деньги — за выезд (что-то вроде аэропортового сбора, но с вклеиванием дополнительной марки в паспорт). Меня это несколько удивило.
В самолет запускали медленно. Я стоял на летном поле и любовался 747м грузовиком, заруливавшим на отдаленную стоянку.
Весь 4тырехчасовой перелет я просто проспал и проснулся только на снижении. За окном уже занималась заря и спать дольше особо не хотелось. После сирийского солнца -7 в Шереметьево показалось суровой зимой. День получился совершенно безумный: 3 часа я добирался домой, еще 2 ехал на работу.
Часам к 2м дня Сирия уже казалась мне далекой и нереальной.
Собственно, она и сейчас кажется мне такой, даже еще дальше и еще нереальнее. Назову это итогами поездки и завершу эту ближневосточную историю одной простой фразой: Вот так я провел три волшебных ноябрьских дня 2007 года…